Гечевара

В день, когда компания собралась отметить день рождения Агостиньо Нето, славного поэта и борца за независимость Анголы, всё шло даже лучше, чем обычно. Приняли по пиву, Виктор рассказал о своей бабушке, и все сошлись на том, что отрицают буржуазную систему.

– Мы живём в эпоху потребления! – сообщил Аркадий с верхней полки, возлежа на ней с бутылочкой, как римлянин. – Дело ведь не в том, что всё вокруг за деньги: продаётся, покупается… Народ живёт по принципу «иметь»: нет больше настоящей радости, нет настоящих впечатлений, настоящей жизни! Человек не путешествует, не познаёт мир, не вживается в Париж или какой-нибудь Египет, а лишь прибывает туда, чтобы сняться где-нибудь на фоне пирамиды, привезти домой и показать всем фотку: «Я там был. У меня есть фотка с Египтом». Типа, поимел его…

– Точно, точно, – подтвердил Серёжа, поедая маленький сухарик «Кириешки» с ароматом колбасы.

– А прикиньте, случай был, – добавил Алексей. – Девчонки у меня знакомые… в Игызе… Говорит одна другой: смотри, вот, дескать, платье у меня какое новое. Другая, типа: «Так себе». А та ей: «Ты чего, это же фирма»… Ну, забыл, какая. «А, раз так, тогда хорошее!»

Ребята рассмеялись.

– Вот дура, блин! – сказала Катя. – Правда, солнце?

Левая рука её лежала между животом и грудью, правая держала сигарету.

– Да уж, – подтвердил Артемий.

Он уселся прямо на полу, смешно согнув свои длиннющие конечности. Рядом была книга. «Дурь» – прочёл Алеша на обложке.

– Рекомендую, – указал Артемий на своё новое чтение. – Это прям шедевр контркультуры.

– А про что? – просил Алёша.

– Да про всё! Чувак буквально растоптал нафиг условности, всю западную хрень! Реально, выражение протеста!

Радистка извлекла том из любимых рук и важно принялась его рассматривать.

– Да, вещь довольно жёсткая, – продолжил парень. – Но тут вся жизнь как она есть!

Радистка отложила книгу, снова положила руку между животом и грудью и, откинув голову, картинно выпустила дым. «Уж я-то знаю жизнь, как она есть», – сказала эта поза Алексею.

– Чего там? Беллетристика… – с иронией отозвался программист. – Не этим надо заниматься!

– Точно! – вставил Виктор. – Надо дело делать, а не из пустого, блин, в порожнее…

– Нет, так-то я не против беллетристики, – поправился Серёжа. – Только вот что толку? Кто нынче её читает? Вот мы, шестеро. А масса потребителей – им ведь этого не надо. То есть, надо, только они сами… ну… знать не желают. У них телек есть.

– Да. Общество тотального спектакля, – подтвердил Аркадий. – Засорённые рекламами мозги.

По лицу Артёма пробежала тень обиды, тут же скрывшись. Между тем он закурил шестую:

– Я считаю, мы должны пропагандировать. Это наш долг. И вот что: с обществом спектакля следует бороться его собственными методами. Мм? Ты как, Алёша?

– Я согласен.

Почему-то все переглянулись.

– Лёха, там, наверно, уж твои пельмени-то сварились, – вдруг сказал Аркадий.

Алексей поднялся и пошёл на кухню. Затворив дверь своей комнаты, он где-то на секунду задержался: почему – и сам не мог понять. Оттуда долетел голос Аркадия:

– Артемий, ни к чему. Пока что рано.

Дальше побежал обычный разговор. Смутившись от того, что вновь подслушивал, Алёша побежал на кухню. От пельменей оставалась половина (остальное кто-то уже выловил). Сложив в тарелку, что осталось, Алексей пошёл обратно.

В комнате, меж тем, политбеседы кончилась, пошло одно веселье. Программист терзал гитару, выпевая что-то о подъездах, сигаретах и ларьках. Другие нажимали на Алёшину еду. Потом явился Саня – парень из пятьсот двенадцатой, немного странноватый и ужасно неприятный – попросил консервный нож. Вернул он его грязным, изляпанным тушёнкой.

– Вот урод, да, солнышко? – сказала Катя.

– Да забей! – вальяжно посоветовал Артём. – В этой дерьмовой жизни и так слишком много всякого дерьма, так что расстраиваться из-за такого дерьма, как этот…

Катерина не расстроилась. Спустя минуту она с жаром говорила всем о том, как пьяный герцог Альба бегал за ней, маленькой эльфийкой, по всему Глушихинскому лесу, заблудился, а потом его три дня искали со спасателями. Алексей не понял половины слов в этой истории, равно как и Катерининых восторгов, но поверил на слово. Поверил, что всё это – правильный, свободный и духовный акт протеста против общества.

Они ещё хлебнули за свободу третьих стран, за славу Агостиньо Нето и пошли, качаясь, на автовокзал, чтоб проводить товарища. Была пятница, и Виктор уезжал домой на выходные. Потом все разошлись, Алёша возвратился в общежитие и лёг спать, допив остатки, а Аркадий сообщил, что хочет сделать кой-кому визит и придёт поздно.

Ну, а ночью Алексей проснулся из-за шума наверху…

5.

Двуколкин уснул в пять. Будильник прозвенел в шесть тридцать. Встал Алёша с совершенно свежей головой: обычно так бывает, если ты почти не спал. Потом же, часов около одиннадцати, наступает самое «веселье», когда недосып даёт о себе знать.