Гедамбола

Ночью я вышла из замка, ни от кого не прячась. Чего боялась, так это как бы Климентин не проболтался. Но, похоже, он просто не смел предать меня. Климентин молодец. Наворовал полный мешок колбасы из подвала и стащил пару буханок хлеба с кухни. Я шагала по пролеску между деревьями без страха. И скорее не видела, а чувствовала, как от ствола к стволу за мной перелетала моя старая подружка – серая балконная сова.

Волк сдержал слово – я потеряла счет дням и ночам, мы бежали без передыху. Спали урывками в оврагах, зарывшись в листья. Я скормила волку всю колбасу, чтобы у него были силы. Колбаса пахла отцом и наверное, коровами. Иной раз ночью мне делалось невыносимо страшно от того, что для моего знакомого волка эта затея вполне могло оказаться путешествием в один конец. Из-за меня он совсем ослаб. По дороге нам не встретилось ничего живого.

У подножия горы Климентин подхватил меня и поднял высоко в воздух. Волк остался стоять с задранной мордой, одинокий и облезлый. Как и в прошлый раз, очень быстро меня охватил лютый озноб. Казалось, я уже не чувствовала своего тела, я просто застыла, превратилась в камень. Я взяла с ветра слово отнести волка обратно, хотя бы немного поближе к его логову. Не думаю, что оба они были в восторге. Ветер стенал и ворчал, что отец его выпорет. У меня даже не было сил смеяться. Климентин поднял меня высоко, мы с ним оказались как раз над горным пиком.

– До чего же страшно, малышка, чуешь, я весь дрожу? Она же не станет вредить собственным деткам, верно? Как говорят, «Мать дитя не слопает, только пошлепает». А вот твоего отца я боюсь ужасно.

Я удивилась. Как можно бояться того, кто принимает роды у коров?

– Да, забыл сказать, бабушка передавала привет. Она просила надеть шарф – но теперь уже поздно об этом вспоминать, верно?

С этими словами он швырнул меня вниз, точно также как и тогда, на балкон, довольно небрежно. Я полетела вверх тормашками, а что еще оставалось? Навстречу любезно раскрыло объятия бескрайнее и прекрасное светлеющее небо с редкими проблесками последних звездочек у горизонта.

Было не похоже, что здесь, на горе, где повсюду безжалостными оскалами торчали одни лишь скалы, и кое-где в расщелинах лежал снег, хоть кто-то захочет меня пожалеть. Я-то, глупая, думала, Климентин осторожно опустит меня на самую нижнюю ветку клена, толстую и удобную, или что-нибудь еще в том же духе.

Вскоре мое падение замедлилось. Я бережно приземлилась, медленно и аккуратно, к изножию большого мшистого камня. Рассвет окрасил воздух в неясный, серый цвет. На камне, скрестив ноги, и вправду, сидела женщина в прозрачном платье небесного цвета. Ее силуэт казался застывшим. Длинные, густые золотистые волосы красиво развевались за спиной, и (быть может, это только казалось мне от испуга) растворялись в воздухе.

Я бодро вскочила на ноги, как будто меня ужалила змея. Женщина сидела спиной к своему королевству. С горы и вправду можно было отчетливо разглядеть бескрайнее море, уходящее за горизонт. А у подножия вилась спускающаяся к воде крохотная полоска огоньков.

– Здрасте, – я шмыгнула носом. – Пропустите меня, пожалуйста. Волк сказал…

– Не говори мне про волка, – нетерпеливо перебила женщина.

– Ладно, – замялась я. – Но я всего лишь хочу спуститься вниз.

Я указала на огни.

– Но почему? Там все чужое. Твой дом в другой стороне. Неужели ты не чувствуешь? Не уходи из дома.

Я посмотрела на свои ботинки. Старые добрые ботинки. Покрутила носом. Медленно начала закипать. И эта туда же.

– Мой дом? В нем никого нет, ни души. Что вы знаете о моем доме? Это пустой, холодный, мрачный каменный замок. Ничего больше.

Женщина вздохнула, глубоко и горько, как будто ей вот только что стало пугающе ясно, что и я явилась для того, чтобы умножить ее печали.

– Твоя бабушка, та, которой сейчас уже нет на свете, – задумчиво промолвила она, перебирая волосы тонкими бескровными пальцами, – просто перемудрила с вязанием. Но твой дом там. Ты должна вспомнить, кто ты такая. Распутать клубок. Найти правду. Убежать – не значит освободиться. Подумай, что я только что сказала!

– Мне все равно, – распсиховалась я и даже пнула камешек, он полетел с обрыва – я устала вспоминать. Распутывать. У меня ничего не вспоминается! Я хочу увидеть наконец нормальные лица, увидеть себя в зеркале!

– О мои бедные глупые дети! – воскликнула женщина.

Кажется, если бы она вскочила на ноги от возмущения, то задала бы мне трепку, как непослушному щенку, который сделал лужу на ковре, а ведь ему столько раз говорили, что надо проситься на улицу.

– И чего только они не натворят! Что ж… Но потом не жалуйся. Когда пойдешь обратно…

– Но я не пойду обратно!

– Когда пойдешь обратно, – с нажимом повторила женщина и нетерпеливо тряхнула головой, – пообещай мне одну вещь.

Глаза ее зажглись каким-то недобрым огоньком. Мне бы насторожиться, но я уже так сильно устала, что мне сделалось все равно.

– Да пожалуйста!

– Отдашь то, чего у тебя нет!

– Как можно отдать то, чего нет? – раздосадовано удивилась я.