Гедонисты и сердечная

– Марфа, я тебя попрошу сходить за книжками. Лежат в черной кожаной сумке. Она в спальне… кажется… Или на столе… Ну, ты найдешь.

Марфа аж расцвела. В ее экстравагантной системе такая просьба – высший знак доверия. Чуть ли не любовное признание.

«Эх, дурочка моя», – подумал Филипп…

А потерпеть осталось совсем немного: лишь посторожить дубининское пальто в холле их общего корпуса, пока он налегке поднялся к себе, собрал вещи и пошел к машине с эскортом из шофера, Марфы и Филиппа. Тот же ритуал, что при встрече: поцелуй даме и крепкое рукопожатие, сопровождаемое открытым, доброжелательным взглядом, – мужу.

Глава 30

В дорожной полудреме у Дубинина промелькнуло: вроде бы в треугольник угодил, а не жмет. Никакого неудобства.

Молодец! Отдохнул… и поработал на свое имя.

Не будучи любителем портить себе настроение, он даже не вспомнил о том, что не было обещанных Жадовым американцев, ради которых он и выбрался из дома. Европа, Китай освоены – как эксперта его там ценят, премии вручают, книжки издаются, а вот Штаты по-настоящему завоевать пока не получается… Ну ничего, через неделю рождественский прием в американском посольстве. Все поправимо…

Под ровный ход машины хорошо думалось. И Дубинин снова похвалил себя. За то, что правильно выбрал время для возвращения домой. Стоило чуть раньше выехать, и пришлось бы торчать в пробках. Да и водитель попался профи – заранее высматривал, каким глазом подмигивает ближайший светофор, и замедлял или убыстрял ход, чтобы обеспечить своему «мерсу» зеленую улицу. А трафик в юго-восточном направлении изучила Надя – часто моталась с дачи в Москву, когда из дирижера-хоровика переквалифицировалась в бизнес-леди.

Дубинин усмехнулся и окончательно проснулся, вспомнив, как в девяносто третьем он распорядился первой своей европремией. Убедил дочь ввязаться в постройку дома недалеко от родительской дачи, хотя она и жила в те годы на Рублевке с тогдашним мужем.

На пальцах показал ей, сколько времени продержится пирамида из государственных краткосрочных облигаций: неизбежно рушатся карточные домики, пусть скрепленные слюной, брызжущей из уст политиков. Продажных или просто невежд – для результата не имеет значения. Шулерски склеенные.

Удалось спасти все семейные деньги.

Когда до домашней калитки оставалось минут двадцать езды, Дубинин достал из кармана мобильник и, приставив ладонь ко рту, чтобы звук шел в трубку, ласково спросил:

– Зоенька? Не разбудил?.. Как себя чувствуешь?.. Залей, пожалуйста, геркулес кипятком. Проголодался.

Голос жены его насторожил. Слишком бодрый для такого позднего часа – начало двенадцатого.

Высокое давление?

Или сюрприз приготовила?

Знает ведь, что он их не любит. Никаких – ни хороших, ни плохих. Загрязняют ровный, спокойный фон, на котором он смело, рисково ведет отнюдь не прямую линию своей жизни. Импровизационно. Не позволяя вмешиваться ни близким, ни случайным людям – чтобы не разбалансировали получающуюся конструкцию.

Стоит теперь попытаться вычислить, что там, дома, как царапинка превратится в рану. А все это будут лишь фантазии – информации-то никакой, кроме эмоциональной, у него нет. Можно, конечно, перезвонить и разузнать…

Ну нет… Правильнее – отвлечься.

И Дубинин заговорил с шофером, тем более что в панорамном зеркале заднего вида его насторожили глаза водителя. Подернуты сонной поволокой. Не клюнул бы носом в руль…

Доехали. За городом подморозило. Нога то и дело скользила по тонкой корке, покрывшей вымощенную тропинку от калитки до крыльца. Чтобы не сверзиться, Дубинин сошел на землю и, с хрустом ломая ледяной наст, добрался до дома. В дверях – дочь. Так вот какой сюрприз. Но в чем дело? Почему бросила свой котлован?

– Зоин голос напугал, – спокойно объяснила Надя, потеревшись щекой об отцовскую бороду. Никакого упрека. – Я вчера ей позвонила – шепчет, что все хорошо… А давление? – спрашиваю. Говорит, манометр сломался. Ну, мы с Лешкой на машину и сюда махнули. Не волнуйся, она в порядке. А мне так захотелось с вами побыть… В новогоднюю ночь… – И настороженным взглядом – в отцовские глаза.

Проверяет, не потешается ли над ее сентиментальностью? Но Дубинин и не скрывал, что рад.

– Все равно рабочие уже праздновать начинают, – вернув деловой тон, отчиталась Надя. – Как бы по пьянке не напортачили. Лучше перерыв сделать.

Верна себе… Под ее эмоциями всегда есть прагматическая подкладка.

Через день Надя и подбросила отца на своем джипе к особняку на Смоленской.

Отличное ирландское виски… Суп с трюфелями подзабытого вкуса… Американский сенатор, с которым посол познакомил Дубинина… И все это без суеты, неспешно.

Хорошее расположение духа не сумела смахнуть даже Медякова, приставшая за десертом. Брюзжала что-то про Марфу с мужем. Мол, безобразничают в прессе, разрушают сплоченность либеральных рядов. Чуть ли не предателями обозвала…

Дубинин ухмыльнулся, вспомнив, как она поименована в памфлете… Еще летом Марфа притащила рукопись в «Киш-миш». Прочитал, пока лагман ждали. Он тогда посоветовал убрать намек на стародевичество медяковской дщери. Остроумно было написано, но… занесло ребят.