Геенна огненная

Все эти теории Ломброзо и Модслея не объясняют поступков маршала. Конечно, можно назвать его маньяком, если под этим словом понимать человека, одержимого одной навязчивой идеей. Но в таком случае каждый из нас в большей или меньшей степени маньяк, начиная от торговца, все помыслы которого вращаются вокруг прибыли, и кончая художниками, вынашивающими свое произведение. Но почему маршал стал маньяком, как это произошло? И тут все Ломброзо, вместе взятые, молчат. Повреждения головного мозга, воспаление мягкой мозговой оболочки тут ни при чем. Все это производно от каких-то неясных причин, постичь которые материалист не может. Легче всего заявить, что повреждение долей мозга превращает людей в убийц и буйнопомешанных. Современные психиатры установили, что серое вещество у одной пациентки, чей мозг был обследован, сильно деформировано. И что? Остается только выяснить, произошла ли эта деформация, например, у женщины, одержимой дьяволом, из-за того, что она дьяволоманка, или же она стала дьяволоманкой, потому что ее серое вещество деформировано. Да и деформирован ли ее мозг? Нечистая сила пока еще не прибегает к хирургии, она не занимается трепанацией черепа и последующим извлечением частей головного мозга, она всего лишь скромно сеет злые помыслы, пестует все дурное в человеке, толкает на путь порока — и это куда более надежно. Если эти ораторские упражнения вызывают нарушение тканей, следовательно, деформированный мозг — не причина, а следствие определенного состояния души.

И потом… потом… бессмысленно ставить в один ряд преступников и душевнобольных, одержимых дьяволом и сумасшедших. Девять лет назад четырнадцатилетний мальчик, Феликс Лемэтр, убил незнакомого ему ребенка и упивался его страданиями и криками. Он взрезал ему живот ножом, снова и снова втыкал лезвие в зияющую рану, а потом медленно отпилил ему голову. Он не испытывал ни малейшего раскаяния и на допросах демонстрировал ум и жестокость. Доктор Легран дю Соль и другие специалисты наблюдали за ним в течение нескольких месяцев, и ни разу им не удалось столкнуться с симптомами душевного заболевания, ни одного, хотя бы отдаленного намека на манию не было выявлено. А этот мальчик получил неплохое воспитание и не был растлен взрослыми!

Так и те, кто сознательно или невольно попадает в руки Сатане, совершают зло ради зла, они не более безумны, чем другие, чем монах, предающийся исступленным молитвам, или тот, кто творит добро ради добра. И это не имеет ничего общего с медициной, просто они живут на разных полюсах души, вот и все.

В XV веке эти две крайности воплотились в Жанне д’Арк и маршале де Рэ. Какие основания у нас считать, что Жиль страдал душевным расстройством, а поразительные подвиги Орлеанской Девы не имеют никакого отношения к умопомешательству?

«Однако в этой крепости, должно быть, случались весьма беспокойные ночи!» Дюрталь представил себе замок, который он посетил год назад. Тогда он решил, что для его работы будет полезно, если он побывает в местах, где жил де Рэ, и наберется воздуха, которым дышат оставшиеся руины. Он остановился в небольшой деревушке, расположенной у подножия главной башни замка. Он убедился, что легенды о Синей Бороде по-прежнему живы в Вандее, на бретонской земле. Молодые женщины говорили: «Это был юноша, который плохо кончил», более пугливые старушки истово крестились, проходя вечером мимо стен замка, еще хранились воспоминания о зарезанных младенцах, имя маршала внушало ужас.

Каждый день Дюрталь совершал прогулку от гостиницы, где он жил, к замку, возвышавшемуся над долинами де ля Крюм и де ля Севр. На склонах возвышенностей росли роскошные дубы, и их корни, вырвавшиеся из земли, напоминали клубки гигантских змей.

Он очутился в Бретани. То же небо и та же земля, небо унылое и торжественное, и солнце здесь выглядело более древним, оно устало золотило лишь вершины траурных лесов и пряди столетних мхов, а земля, насколько хватало взгляда, представляла собой бесплодные песчаные равнины с рыжими пятнами болот, вздыбленными камнями, осыпанные розовыми колокольчиками цветущего вереска, с желтыми прожилками стручков, в зарослях утесника, поросшие пучками дрока.

Этот серый небосвод, скудная почва, местами обагренная кровавой гречихой, дороги, окаймленные камнями, наваленными друг на друга без связующего цемента или штукатурки, тропинки, оплетенные изгородями, природная аскеза, заброшенные поля, калеки-нищие, чьи тела изъедены насекомыми и покрыты слоем грязи, скот, выродившийся, мелкий, приземистые коровы, черные бараны с холодным взглядом прозрачных голубых глаз, какие встречаются иногда у лесбиянок и славян, — все это было устоявшимся, прочным и не менялось, как казалось Дюрталю, на протяжении многих веков.