Гегель. Биография

Дитя, я видел, как ты идешь

Доверчиво навстречу миру.

И что бы ни сулило грядущее,

Утешься, взгляд друга тебя благословил.

Гёте, в альбом Луи Гегелю, 29 марта 1817 г.

Среди йенских творений Гегеля было одно, легшее на него до конца дней тяжким бременем, — ребенок, родившийся 5 февраля 1807 г. и названный Луи.

Отныне жизнь Гегеля начинает походить на буржуазную драму. Дидро, как всегда раньше всех, — за пятьдесят лет — открыл этот литературный жанр, написав «Внебрачного сына» и затем памятный комментарий к пьесе (1757). В 1802–1803 гг. Гёте опубликовал свою трагедию, написанную, конечно, в ином духе, «Внебрачная дочь». Драма ли, трагедия ли; так или иначе, речь о том, чему суждено отравлять жизнь Луи: тайна, зависть к братьям, общественное Презрение — Наличие незаконнорожденных детей ничуть не мешает жить знати и грандам, умножающим их число сколько душе угодно. Французский король и герцог Вюртембергский брюхатят придворных дам легко, как служанок, производя бастардов самых различных рангов. Тем более не возникает проблем, по меньшей мере нравственных или социальных, у рабов и бедняков, на этом уровне все дети — «природные», все они обречены на нищету.

Напротив, появление в буржуазной среде внебрачного ребенка означает непорядок, глубокий разлад: он незамед — лительно оказывается выброшенным из общества. Возникает беспокойство по поводу наследства. Буржуа и тех, кто, как Гегель, желают обуржуазиться, подобная незадача ставит в сложное положение, за которое, как правило, они расплачиваются нравственными муками: повсеместно их поведение расходится с публичным образом и декларируемыми убеждениями. Они занимаются любовью слепо и беспорядочно, как торговлей, за ширмой строгого гражданского порядка и суровой религии.

Позже Гегель опишет не без удовлетворения это плачевное состояние нравов: «Недавно некий г-н фон Халлер вышиб себе мозги; супруга сенатора фон Штремера бросила в воду дитя мадемуазели, своей дочери, и теперь сидит в башне; на днях будет колесован человек, совершивший инцест с дочерью; последняя будет обезглавлена, потому что оба убили ребенка. Другие дочки еще беременны; до того четырнадцатилетняя дочка одного моего знакомого уехала с комедиантом; через несколько дней за ней последовала другая; время от времени в воде находят утопленниц» (С¹ 303)…

О temporal О mores!

Гегель припоминает эти обыденные трагедии три года спустя после рождения Луи в письме Кнебелю, близкому другу, хорошо знавшему его историю.

Несомненно, Гегелю доставляет удовольствие перечислять этому «материалисту», переводчику Лукреция, гнусности, происходящие в одном из городов Баварии, кичащейся своей глубокой католической религиозностью. В 1810 г. там еще колесуют и охотно отрубают голову, и все без толку.

Сошлемся на смягчающее обстоятельство и простим Гегелю это усердие в перечислении преступлений и сексуальных отклонений: он всерьез думает жениться и доверяет Нитхаммеру, и главным образом его жене, заботу подыскать ему супругу. В таком случае сравнение в его пользу: он, Гегель, в отличие от всех этих безнравственных и жалких существ, отвечает за свои поступки, он официально и быстро признал новорожденного, взял на себя заботы о его содержании и образовании, не понуждал мать ребенка к самоубийству. По тем временам это достойное поведение, и не очень общепринятое. Оно характеризует его с хорошей стороны.

Участь незаконнорожденного ребенка, как и судьба его матери — неотступная тема литературы эпохи. Взять «Фауста» Гёте, первая часть которого вышла только в 1808 г., после того как были напечатаны отдельные ее фрагменты.

Любопытно, что именно со стороны незаконных семейных отношений приходит в буржуазное общество смутное осознание внутреннего разлада и опасности. Хотя общество и предпочитает считать, что угроза исходит от маргиналов и изгоев, а не из его собственной сердцевины.

Когда на свет является незаконнорожденный, никто не разражается радостными кликами. Такой ребенок расшатывает семью, подрывает веру в традиционные ценности, оскорбляет благомыслящую публику, бросает вызов господствующей идеологии. Он губит репутации, портит отношения, мешает карьере, самого ребенка ждут осуждение и горести, что, видимо, и предчувствовал Гёте, глядя на сына Гегеля. Лишь отдельные голоса поднимаются против этих варварских предрассудков, — Гегель прислушивается к ним, приводя в своей «Феноменологии» слова Дидро, Гёте…