Гегель

Пока Гегель критикует не само христианство, а его современное состояние. Он недоволен церковью, но верит в бога. Когда Шеллинг в одном из писем иронизирует по поводу кантианцев, которые так ловко манипулируют моральными доводами, что «прежде чем ты успеешь опомниться, перед тобой уже появляется deus ex machina [3], личное, индивидуальное существо, восседающее высоко на небе», Гегель просто не понимает, о чем идет речь. «Разве ты думаешь, что мы не способны на это?» — спрашивает он друга и просит дать разъяснения. В ответ он получает возмущенную отповедь: «Признаюсь, вопрос твой меня поразил: я не ожидал его от поклонника Лессинга. Однако ты правильно решил узнать, решен ли этот вопрос у меня окончательно. Для себя ты его, конечно, уже давно решил. У нас также нет ортодоксальных понятий бога. Мой ответ таков: мы пойдем дальше понятия персонального существа. За это время я стал спинозистом».

О себе Гегель этого сказать не может. Его привлекает фигура Христа. Летом 1795 года в живописном уголке Швейцарии — имении Штейгеров Чугг — Гегель создает жизнеописание основателя христианской религии. Внешне это переложение евангельских текстов, но какова интерпретация! Ни слова о благовещении, непорочном зачатии, чудесах, воскресении из мертвых. Христос Гегеля — моралист, апеллирующий к разуму человека. Это тоже характерный момент: взгляды молодого богослова не устоялись, еще год назад он превозносил чувство, теперь на первом месте разум. «Чистый разум, которому нет предела, есть само божество. В соответствии с разумом упорядочен план мироздания. Именно разум аскрывает перед человеком его назначение, безусловную цель жизни; иногда мгла обволакивает его, но никогда не тушит полностью, даже во тьме кромешной сохраняется хотя бы слабое его мерцание». Так начинается рассказ Гегеля о жизни Иисуса, написанный удивительно ясной и проникновенной прозой. Никогда в будущем в стилистическом отношении он не создаст ничего более совершенного.

В уста Христа Гегель вкладывает нечто вроде кантовского категорического императива [4]: если вы хотите, чтобы что-то стало всеобщим законом и касалось бы вас, поступайте соответствующим образом. Такова формула нравственности (Гегель пока не отличает ее от морали), а нравственность — единственный масштаб богоугодности. С каждого спросится по его делам. Превыше всего человек, индивид.

Проходит несколько месяцев, и молодого мыслителя обуревают иные думы. Христианская проповедь, обращенная к личности, его уже не устраивает. Он садится за новую рукопись, которая впоследствии получит название «Позитивность христианской религии». Позитивность, мы уже знаем, — это своего рода окостенелость.

Первоначальное учение Христа Гегель отличает от возникшего затем христианства. И тем более от христианства позднейшего, ставшего государственной религией. Эти три разновидности христианской религии — три этапа ее омертвления, усиления черт «позитивности», которые, впрочем, характерны уже и для проповеди ее основателя. Христос стремился преодолеть «позитивность» выродившейся иудейской религии верой в собственный авторитет. «Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, будет осужден». Эти слова Иисуса, замечает Гегель возможны в устах создателя позитивной религии, а не учителя добродетели.

А окружение Христа? Гегель сопоставляет Иисуса с Сократом, учеником которого мог быть каждый; среди его друзей находились торговцы, солдаты, государственные мужи, каждый из которых был занят своим делом. Христа окружают двенадцать апостолов, проповедников его учения, интересующихся только им самим, только его делами, его словами. Это создает условия для духовного догматизма, авторитарности.

Догматы Иисуса обращены к индивиду, а не к роду. Если хочешь быть совершенным, продай свое имущество и подели деньги среди бедных; это поучение Христа, даже если его представить в качестве принципа поведения только небольшой общины, ведет к слишком абсурдным следствиям, чтобы его можно было распространить на общество в целом. Общество может процветать только в том случае, если все его члены руководствуются едиными, обязательными для всех принципами поведения. Таков Рим в период его могущества. Здесь не раздумывали над тем, что делать, ибо это было ясно каждому. В Риме были только римляне, но не было человека. Здесь никогда не появился бы Христос.