Гелий-3

Внезапно, может, из-за усталости и мерзкого сочетания боли в животе, голода, сонливости, скуки и холода, Норберт почувствовал, будто на него снизошло откровение – словно на отшельника после многодневного поста в глубине пустыни.

У него не было омнифона.

И неожиданно до него дошло, что по этой причине он является единственным человеком в поле зрения, осознающим реальность. Единственным, кто видит эти окутанные полумраком темные коридоры, выбитые стекла, граффити на опущенных жалюзи. Единственным, кого мучает жажда, голод и усталость.

Стоявшая у остекленной стены напротив женщина оживленно жестикулировала, извергая из себя непрерывный поток претензий и жалоб. Ее крик отражался от потолка, увязая в ропоте разговоров, и никто не обращал на нее внимания. Она просто стояла посреди пустого пространства, со скоростью пулемета выпаливая одни и те же полные ненависти фразы, как заведенная – будто играла в некоей скучной пьесе. Обычно он на нее бы даже не взглянул, но сейчас, будучи единственным, кто пребывал в реальном мире, он не воспринимал ее как ведущую личную беседу с загадочным невидимым Северином. Никакого Северина здесь не было, а женщина не говорила в микрофон или какое-либо иное устройство. Он видел лишь сумасшедшую актрису, разыгрывающую представление в одном лице и высказывающую претензии ко всем вокруг или к темным взлетным полосам. Неподалеку мужчина в обтягивающем блестящем костюме объяснял бездействующему автомату с напитками нюансы продажи каких-то «пээрэсов» и значение «возвратных фактур». Седой господин лет семидесяти, в куртке из термопены с капюшоном, стоял, расставив ноги и раскрыв рот, и со странной гримасой на лице рисовал пальцами в воздухе круги – сперва в одну, потом в другую сторону. Еще один рядом с ним медленно приседал, расставив руки. Женщина сбоку сидела неподвижно, открыв рот и качая головой, как удивленный попугай, затем вдруг вскочила и закричала, а потом снова села и возобновила гипнотизирующие движения головой, словно кобра в корзине факира. Кто-то вглядывался в свои руки, перебирая в воздухе пальцами, словно зачарованный их движениями, другой яростно сражался с воздухом, нанося удары и пинки, не вставая с сиденья, будто парализованный ниндзя. Рыжая женщина справа, со столь бледной кожей, что ее веки казались красными, кормила грудью несуществующего младенца, одновременно произнося прямо в мерцающую лампочку под потолком нескончаемый монолог и время от времени делая глоток из воображаемой чашки.

Норберт удивленно озирался вокруг, внезапно увидев перед собой лишь остекленный зал, полный сумасшедших.

У него не было омнифона.

Он не закрывал глаза дисплеями, выводившими на сетчатку туманные образы пространства МегаНета. Имплант в черепе не посылал едва заметных импульсов в окрестности височной кости, генерируя ощущение звуков. Он находился здесь и сейчас, в зале ожидания с голыми стенами, заполненном подрагивающими, пляшущими, кричащими и бормочущими безумцами.

Естественно, он знал, что все вокруг играют в разные игры, встречаются с друзьями, решают свои дела, флиртуют, строят козни или ведут крайне серьезные диспуты о политике, но, глядя на них собственными глазами со своего сиденья, никак не мог в это поверить. Все вокруг него пребывали в собственном мире, которого не существовало. Настоящим был лишь погруженный во мрак зал ожидания аэропорта Бове-Тилле у гейта 134, пока что темного и бездействующего.

Неоновые миражи в головах этих людей не существовали как нечто реальное. По сути, за исключением случаев, когда кто-то из них разговаривал через «ГлобКом» с живым человеком, находившимся в тысячах километров отсюда, все, что они видели, могло быть лишь творением серверов. Все было фикцией, включая фигуру какого-то спорщика, являвшегося лишь графикой из программы «Мэйк-Аватар».

Реальными были холодный пол под ногами, мокрый ледяной ветер, свистевший сквозь выбитые стекла и заклеенные полицейской черно-желтой полосой двери в туалет, но никто их не замечал. Эти люди не видели ничего, кроме пульсирующей ткани МегаНета, – лишь ковер разноцветных пикселей, которые иногда имели значение, а иногда нет.

Норберт понял, что сидит тут один.

И еще – что он не отличил бы настоящего сумасшедшего, охваченного приступом шизофрении, от обычного добропорядочного гражданина, ожидающего у гейта 134 самолета дешевых авиалиний «ХуманКарго» до Модлина и просто убивающего время.

Раньше это никогда настолько не бросалось ему в глаза. Ему вдруг стало интересно, ведет ли он себя точно так же, когда у него есть омнифон. Становится ли он очередным ушедшим в себя, приплясывающим и ухающим по-обезьяньи безумцем?

Норберт смотрел на происходящее вокруг со странным чувством. Он сомневался, что отсутствия омнифона в сочетании с усталостью, голодом, холодом и жаждой достаточно, чтобы загнать человека в состояние измененного сознания, но сам он действовал словно в сюрреалистическом сне.