После полуночи они отправились на виллу некоего метиса. Он был наполовину китаец, сын английского офицера. Лишь узкий разрез глаз выдавал принадлежность к желтой расе. Высокий, движения неторопливые, вальяжные. Гэм не сразу заметила, что одна рука у него искалечена и покрыта черными пороховыми точками. Из женщин Гэм была самая светлокожая.
Прислуживали гостям только аннамитки. [11] Разносили содовую и шампанское со льдом в больших бокалах. Некоторое время Гэм любовалась щиколотками и узкими босыми стопами этих девушек, а потом терпеливо слушала какого-то англичанина, который долго распинался перед нею.
В одной из просторных комнат началась игра. Стол был невысокий; игроки полулежали на коврах или сидели на низких табуретах. Хозяин дома метал банк. Лавалетт несколько раз понтировал и проиграл. Потом сел и стал проигрывать дальше. Гэм наблюдала за игрой. Лавалетт обернулся, посмотрел на нее. Она улыбнулась и прошла в соседние комнаты. Прочие зрители тоже потянулись за нею, у стола остались только участники игры. Ставки быстро пошли вверх.
Китаец по-прежнему играл против Лавалетта. С каменным лицом брал карту за картой и все увеличивал ставку. Внезапно он три раза кряду проиграл очень большие деньги. Бесстрастно передвинул купюры к Лавалетту. И за несколько минут потерял еще столько же. Лавалетт прервал игру и спросил, не стоит ли ограничить максимальную ставку.
– Зачем? – спросил китаец и кивнул служанкам. Те принесли напитки и сардины с луком и красным перцем.
Теперь банк метал Лавалетт. Он чувствовал тихое нарастание азарта и, сдерживая себя, откинулся назад. Через полчаса третий партнер уже играл на визитные карточки, где записывал цифры. А китаец продолжал взвинчивать ставки; когда они достигли поистине сумасшедшего уровня, лицо третьего игрока обмякло и побледнело – он проиграл очень много и опять должен был записать крупную цифру. Когда он подсчитал сумму проигрыша, карандаш выпал у него из рук. Лавалетт пристально посмотрел на него и, не дав ему открыть рот, обронил:
– Карты перемешались… Я только сейчас заметил… Последние девять партий не в счет… – С этими словами он опять подвинул к третьему игроку все жетоны. Не поднимая глаз, Лавалетт снова перетасовал карты, потом сказал: – Давайте сделаем перерыв. Затяжка-другая опиума не помешает.
Они встали. В соседней комнате третий попрощался, Лавалетт пожал его дрожащую, влажную руку.
– Вы дадите мне реванш, – по традиции произнес он и кивнул.
На террасе Лавалетт столкнулся с Гэм.
– Может быть, вернетесь в гостиницу? – предложил он. – Я в большом выигрыше и не хотел бы сейчас уезжать. Слуга вас проводит. Полагаю, мы еще увидимся…
– Я как раз собиралась уехать, – ответила Гэм, – хотела только срезать для своей комнаты несколько веток тамаринда. Надеюсь, вам удастся сдержать игру…
– Если не терять контроль над ней, все получится.
– Игра ли это в таком случае или только регулирование?..
– Дело не в ставках, а в напряжении… лишь поначалу… потом о ставках забываешь…
– Забываешь… – повторила Гэм.
К ним подошел хозяин дома.
– У вас такие красивые служанки, – сказала Гэм. – Особенно одна, молоденькая, с синими глазами… они так странно сочетаются с ее смуглой кожей… – Она подала китайцу руку. – Завтра я буду играть в поло…
Лавалетт хотел проводить ее, но Гэм не позволила.
– По этим ступеням мне хочется сойти в одиночку… есть одна мысль… хочу поиграть ею, пока спускаюсь…
Внизу она еще раз оглянулась через плечо и улыбнулась – стройная шея и гибкая спина в глубоком вырезе платья.