Гэм

Пришел Сежур, и Бен Минкетон попрощался. Гэм принесла канделябр, который повсюду возила с собой в чемодане, зажгла свечи. Она словно преобразилась и, охваченная легкой горячкой, воскликнула вслед Бену Минкетону:

– Смотрите, он шагает как судьба, и он в самом деле как судьба… тяжеловесный, грубый… и темный… Мы убереглись от смерти.

Сежур замер у стены.

– Да, в самом деле, – сказал он изменившимся голосом.

А Гэм увлеченно, страстно продолжала:

– Мы – как волны, окрыленные бурей… Мы любим землю и слепо влюблены в этот мир вокруг. Только когда он рухнет, мы обретем покой… Любовь – это разрушение, да-да, я знаю и наконец-то верю, любовь – это разрушение. – Она радостно рассмеялась, как ребенок, решивший школьную задачку. – Борьба… борьба…

Она вдруг осеклась: кто там позвал, произнес имя?.. Где она? В гостиничном номере, пакует чемоданы, в сердце бегство, а за спиной иронический взгляд… О, внезапно все стало понятно… Борьба… Разрушение… Вернуться назад… Вернуться…

Торопливо, большими шагами она пересекла комнату, остановилась у канделябра. В нем горело семь свечей. Погасив одну из них, задумчиво, с волнением обернулась к Сежуру.

– Куда лучше гасить свечи, чем зажигать их… Куда лучше гасить, чем зажигать… Давайте потушим свет.

Она задула свечи, наконец остался только один огонек.

– Это последняя. Точно такая же, как остальные, но почему в этом слове, «последняя», столько чувств… Наверное, последнее всегда несет в себе трагичность жизни, трагичность всех Прежде и всех Потом. Вон там, в окошке из шелковой бумаги, сияет круглый китайский месяц… а здесь мерцает последняя свеча… Смотри, – она взяла Сежура за руку, – смотри, какая она красивая… Быть последним огоньком в ночи – это прекрасно… Есть ли на свете что-нибудь сентиментальнее свечи?.. Ну же, давай подарим ей глупую чувствительную смерть, давай убьем ее, будем палачами света…

Гэм погасила огонек и тотчас выпустила руку Сежура. Резко вздрогнула и пробормотала:

– Я не знаю… не знаю… Идем, пусть луна выбелит нам кровь, она холодная, и ее свет убивает… Расстреляй ее на куски и прыгни в омут ночи…

Она тряхнула Сежура за плечи, и он сдался. Бледный как смерть, взял ее, а когда она на миг открыла глаза, прошептал, словно успокаивая ее и себя:

– Дело не в этом… не в этом…

Но Гэм, измученная загадками, вырвалась от него, выпрямилась, прижалась щекой к его лицу и сказала:

– Убей меня… – Крикнула: – Убей меня…

– Никогда! – воскликнул он и едва не задушил ее ласками, его будто подменили, а она пробормотала в подушки:

– Я знаю человека, который сделал бы это… – И вдруг разрыдалась и плакала до самого утра.

* * *

На паруснике, когда они плыли обратно, Сежур сказал:

– В Гонконге вы сойдете на берег и возьмете билет до Сингапура.

– Да, но откуда… – удивилась Гэм.