Гемини

Генри не сказал бы, что был доволен, – где там! Однако он определенно был бы не доволен, если бы Монро таскал с собой эту похабень. Жаль, что парню приходится обламывать крылья. Но ничего не поделаешь. Когда знаешь истину, ее уже нельзя забыть и незачем пытаться ее отрицать.

Генри протянул ладонь. Монро удивился, немного помялся и пожал ее.

– Спасибо за отличную работу. Желаю удачи.

Генри занялся лежащим рядом с ящиком рюкзаком, застегнул молнию. На лице напарника щенячий восторг сменился растерянностью и предчувствием недоброго.

– Минуточку. Желаю удачи? Типа «прощай»?

Генри закинул рюкзак на плечо.

– Да. Я решил завязать.

На одну-две секунды парень реально лишился дара речи.

– Но почему?

Перед глазами Генри мелькнул образ Дормова с дыркой в шее, согнувшегося пополам в кресле.

– Потому что я целился в голову.

Уходя, он спиной почувствовал огорошенный взгляд напарника. Жестокое обращение с пуделем, а как иначе? Стоило Генри нажать на спуск, как он сразу же нутром почувствовал, что пуля пошла не туда. Гадкая фотография, которую ему показал Монро, только подтвердила, что промах – не старческий глюк невротика. Он давным-давно дал себе клятву – в тот день, когда промажет, подаст в отставку, – и не мог теперь ее нарушить. Следующий промах может не сойти ему с рук.

Черт, по пуделю он будет ужасно скучать.

Глава 3

Если все места разные (за исключением брошенных зданий), напрашивается естественный, как смена дня и ночи, вывод: везде хорошо, а дома лучше. Даже если Генри полностью ошибался насчет всего прочего, он был твердо уверен в одном – второго такого места, как лагуна Баттермилк-Саунд в речных эстуариях штата Джорджия не сыскать.

Генри неторопливо прошелся по длинным мосткам до лодочного сарая, стараясь по привычке держаться посередине обветшавшего настила. После ухода из конторы он собирался воспользоваться близостью к воде на всю катушку. Однако, прежде чем раз и навсегда выбросить из головы задание в Льеже, предстояло сделать еще одно дело.

В лодочном сарае он достал из одного кармана фотографию Валерия Дормова, из другого – зажигалку «Зиппо». Огонь зажегся с первого поворота колесика. Генри поднес зажигалку к фотографии, некоторое время наблюдал, как пламя пожирает лик русского ученого, и бросил горящий снимок в аквариум на полке, где тот лег поверх кучки пепла от других фотографий, сожженных после прежних заданий.

Вот и все. Теперь он точно на пенсии.

Генри повернулся, чтобы идти к дому, но в последний момент остановился. Аквариум для золотых рыбок, заполненный чуть больше чем наполовину пеплом, – неужели это и есть итог всей его жизни?

Какому-нибудь офисному хомяку в ознаменование многолетнего бития баклуш преподнесли бы золотые – вернее, похожие на золотые – часы. Он принес бы их домой и однажды умер от сердечного приступа, сидя перед телевизором, покинув этот мир, не оставив в нем следа. Но после него хотя бы останутся часы, некий полезный предмет. А из пепла в аквариуме даже приличных конфетти не сделаешь.

Генри тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Чего это на него нашло? К черту! Часы у него и так есть; несмотря на возраст, все еще работают. Ему часы нужны не для того, чтобы отсчитывать время, оставшееся до смерти.

Генри вернулся по мосткам к дому. Черт! Последний промах теперь все перекрашивал в серый цвет.

* * *

Яркий солнечный свет в гостиной улучшил настроение и развеял уныние, застрявшее в душе после Льежа. Комната была открытой, просторной, с окнами шире, чем простенки. Генри любил смотреть на природу прямо из дома, а еще больше любил окунуться в солнечный свет – особенно по возвращении с задания. В отличие от Льежа чаще всего задания приходилось выполнять под покровом темноты, ему ли не знать, как плохо нехватка солнечного света отражалась на самочувствии.

Он сидел в святая святых дома, где проводил больше всего времени после заданий, а потому помещение имело неординарную обстановку. У общей стены гостиной и кухни стоял шкаф, где он хранил свой рабочий инструмент, разложенный согласно эстетическому вкусу и одновременно в порядке нужности. Отвертки, гаечные ключи, стамески, развертки, плоскогубцы, торцевые головки, шурупы, гвозди и все прочее выстроились не только по ранжиру, но и по степени удобства, зависящей от частоты употребления. Генри словил огромный кайф, создавая эту систему, основанную на правиле 20/80, – двадцать процентов инструментов использовались восемьдесят процентов времени, и наоборот. Может быть, покинув убойный бизнес, стоило подумать о карьере оформителя витрин для хозяйственных магазинов? Он обожал хозяйственные магазины еще ребенком. Торговля инструментами следовала железному правилу – 100 % товара незаменимы в 100 % случаев.

По соседству стоял верстак с большим увеличителем. Генри поставил его в таком месте, чтобы, работая, не пропускать игры любимых «Филлиc»[1] по телику. Даже мастеря скворечник, следил за игрой. Он глянул на висящее за окном творение своих рук и повеселел еще больше.