Ген Любви

С самого детства мы мечтаем стать кем-то: пожарными, космонавтами, актерами, музыкантами. Мы растем, тянемся все выше и выше. Сначала нас отправляют в детский сад, потом в школу. Все эти годы мы идем проторенной дорожкой, будто с рюкзаком за спиной: нас заставляют менять обувь, поднимать правильно руку, отвечать стоя, учат, как правильно думать и что говорить. И вот, кажется, в нас вбили знания и пора собственным умом решать, что делать, но и тут кроется подвох. То оценки не те, то денег не хватает, и большинство решений за нас снова принимают взрослые. А мы со школьными друзьями, взявшись за руки, стоим и понимаем, что скоро нас раскидает по белу свету.

А потом сразу началась пора забот. Сначала тест по английскому в Стэнфорде, затем пришлось собрать кучу бумаг для поступления. Одновременно надо было решить проблемы, связанные с квартирой и продажей дачи. Папа улетел, чтобы начать оформление меня в университет. Единственное, что не менялось, это ежедневный вечерний ритуал. Каждый раз перед сном я доставала свой рисунок из сна, смотрела на него, и в груди у меня разливалось приятное тепло. Я влюбилась в эту руку и ничего не могла с этим поделать.

Прощание с подругами было тяжелым. Но мы надеялись, что встретимся, если не на зимних каникулах, то на летних – обязательно. Наша дружба, которая началась еще до школы, была настолько крепкой, что никакое расстояние и разлука не могли повлиять на нее.

– Мой папа вводит для меня режим экономии, – с грустью сообщила Машка. – А я собиралась прилететь к тебе в Америку. Там много мужчин в Силиконовой долине. Мне как раз туда надо.

– В Кремниевой, – поправила Оля.

– Какая разница!

– Большая. Правильно говорить – Кремниевая.

– Кремниевая, Силиконовая… Все равно папа урезал финансирование. – Машка вздохнула.

Отец Машки был дипломатом в Индии. Она то жила с одной мамой, то с обоими родителями, а когда они уезжали, тогда к ней приезжала бабушка. Последний год Машка стала совсем самостоятельной, но моя бабушка за ней присматривала. Нас сроднили не только образ жизни, но и дружба с детского сада и соседство: один дом, один подъезд, один этаж и квартиры напротив.

– Приедешь! – Я скрестила пальцы. – Держим пальцы и кулачки.

– Полинка, не знаю, какой из тебя получится врач, но ни в коем случае не бросай рисовать, – попросила Оля с мольбой в глазах. – Я этого тебе не прощу.

Оля была полной противоположностью Машки. Поэтому Оля всегда была «Олей», а вот Маша – только «Машкой».

Оля была среднего роста, на этом наше сходство заканчивалось. Потому что Оля – необыкновенная, экзотическая пышечка с короткими и вечно растрепанными темными волосами. Свои буйные кудри она стригла довольно коротко. На ее курносом носу сидели очки, и сквозь стекла на нас посматривали внимательные черные глаза. Я всегда считала, что в Оле есть если не цыганская кровь, то восточная точно, как, например, у Пушкина. И все потому, что только она могла верить в пустые ведра, черных кошек, рассыпавшуюся соль, упавшую на пол вилку, выброшенный вечером мусор, зашивание одежды на себе, свист в доме, нахождение между двух зеркал и многое другое. Только в прикуривание от спички она не верила, и то только потому, что уже давно в современном мире существовали электричество и зажигалки. Оля могла стать находкой для фольклориста. Количество известных ей примет не поддавалось исчислению. При этом она хотела поступить в театральный институт на костюмера. Для наших спектаклей в школе она шила греческие туники, платья с кринолинами и фижмами, какие-то художественные шифоновые тряпочки. Но настоящим шедевром стали наши платья на выпускной.

– Я согласна с Олей, – кивнула Машка.

– Я не брошу рисовать. Обещаю! Да и не могу, это сильнее меня.

– Странно, – Оля задумчиво смотрела на меня сквозь призму очков, – почему твоя бабушка так поступила с тобой? Именно она воспитала тебя такой, какая ты сейчас. Ты – нежная хрупкость, застенчивая интеллигентность, и вдруг Америка и медицинский факультет. Я думаю, – Оля подняла указательный палец, – Софья Михайловна увидела какой-то знак. Может, она мылась холодной водой?

– Оля, не надо про приметы, – застонала я и фыркнула. – И никакая я не застенчивая интеллигентность. А то на вашем фоне я выгляжу тусклой и скучной.

– Ага, – Машка хитро прищурилась, – ну конечно, эти твои особые качества, святость и непогрешимость, просто ты их не замечаешь. Если бы ты захотела, все ребята в классе были бы у твоих ног.

– Ты мои веснушки видела? А эти рыжие волосы? А румянец? Машка, вот ты сейчас это говоришь в здравом уме?