Ген подчинения

Внутренне дрожа от избытка чувств и с трудом шевеля негнущимся пальцами, я свернула пальто и засунула его в сумку. Боюсь, при этом я обошлась с неплохим сукном не самым бережным образом. После встряски пневмотранспортом все это казалось сущими пустяками.

Вслед за шефом я прошла еще одним узким каменным коридором и оказалась в другой лавке, на сей раз продающей детские цепочки, поводки и комбинезоны для собак. Все здесь пропитывал застоявшийся запах вареной гречки с печенкой, от которого мне стало немного дурно. Хозяйка лавки, черная поджарая сука шласбургского дога, молчаливо, но довольно любезно раскланялась с шефом.

Не то чтобы стереотипы не правы: кошки и собаки действительно недолюбливают друг друга. То же можно сказать и о кошках и птицах. И тем не менее, ни разу еще я не видела, чтобы это помешало деловым операциям.

Выйдя из магазинчика, мы оказались в духоте яркого тропического дня.

Солнце, проходящее через ажурный купол над нами, грело, словно под увеличительным стеклом. Тонко и немного искусственно пахло тропическими цветами — во всяком случае, мне этот запах всегда кажется искусственным — и апельсинами на разной стадии гниения. В Аметистовом конце очень любят апельсиновые деревья: они растут здесь вдоль улиц. Сейчас некоторые цвели, другие плодоносили, а под ногами попадались раздавленные фрукты. То и дело резко вскрикивали попугаи, чьи зеленые хвосты иногда мелькали среди пальм и апельсиновых ветвей.

Толпа забивала улицы: в холодное время года в Аметистовом конце не протолкнуться. С других концов города сюда приезжают на прогулку. Вот летом тут тихо: в самую жару часть купола раздвигают, но даже и тогда оставшиеся конструкции мешают свободному ходу воздуха, и духота тут такая, что не вздохнуть.

Нам нужно было пройти всего две улицы, но за это время мне дважды наступили на подол, один раз обругали, и один раз я чуть не поскользнулась на гнилом апельсине, а вспотела так, что меня можно было выжимать. А Василию Васильевичу все было нипочем: он шествовал рядом со мною, распушив хвост, щурил глаза и явно наслаждался теплом.

Наконец мы оказались у особняка мадам Горбановской. То было низкое приземистое здание типичной для Аметистового конца архитектуры, с открытыми галереями и квадратным двором в середине. Пройдя под арку во двор, мы увидели, что туда выходят не одна, а несколько дверей. Очевидно, особняк был поделен на несколько квартир, одну из которых занимала сама мадам, другие сдавались. Как вкратце объяснил мне шеф, не из необходимости, а из бережливости: в юности мадам Горбановская сделала состояние на морской торговле и могла бы жить безбедно в особняке даже побольше этого. Но при всем при том отличалась изрядной скупостью.

Я постучала в квартиру номер один.

Мне открыл слуга, который был бы невероятно чопорным, если бы не повязка на глазу и деревянная нога. Он посмотрел на меня так, что я сразу вспомнила одновременно о том, что сама подшиваю себе юбки, а еще о том, что в Школе сыщиков у меня была четверка с минусом по рукопашному бою. Это уже просто нечестно! Напыщенные дворецкие могут заставить тебя сомневаться в себе по одному пункту, но по двум сразу…

— Частный сыщик Василий Мурчалов, — сообщил шеф, немигающе глядя на слугу. — Обо мне было доложено.

— Разумеется, ваше-с, — кивнул слуга. И кинул на меня пронзительно-вопросительный взгляд.

— Барышня со мной, — бросил шеф, проходя мимо ног слуги в коридор.

Слуга не двинулся с места.

На секунду у меня возникла дикая мысль, будто он ждет, что я сейчас опущусь на колени и попробую проползти вслед за шефом. Но, к счастью, слуга отступил, стуча деревяшкой по паркету.

Убранство квартиры сразу напоминало о морском прошлом мадам Горбановской.

На стене, прямо поверх модного сейчас шамаханского ковра, висел огромный деревянный штурвал с довольно зловещими зазубринами на рукоятях и колесе. Почему-то создавалось ощущение, что их нанесли саблей. Сабли — штук десять, самого разного размера и степени изукрашенности — украшали противоположную стену. Многочисленные тахты были забросаны расшитыми подушками в восточном стиле, а на низком столике посреди комнаты стоял высокий кальян невиданной красоты — такому место, наверное, в музее.

Сам столик с изогнутыми золочеными ножками и стеклянным верхом тоже производил впечатление произведения искусства.

Мадам Горбановская не заставила себя долго ждать. Она вошла — а точнее, вплыла — в гостиную.