Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии

Капиталистическая темпоральная культура исходит из того, что время — готовый к использованию, естественно существующий скудный ресурс, которым могут владеть, использовать, продавать и покупать частные лица. Такая точка зрения связана с абстрактным индивидуализмом, лежащим в основе западной политической мысли и не способным увидеть, что воспитание и взаимозависимость занимают центральное место в человеческой природе. Мужчины в состоянии игнорировать это, только игнорируя свою зависимость от эмоционального и физического труда женщин. Как уже упоминалось, феминистский анализ свидетельствует, что такой труд часто включает женскую работу по порождению времени для других членов семьи, планируя и координируя их деятельность. В такой феминистской перспективе время — это не просто личный ресурс, который может быть потрачен или сохранен по личному усмотрению; скорее, он «должен быть создан прежде, чем быть растраченным» (Everingham 2002, p. 340), и он часто связан с общими ритмами и потребностями.

В отличие от капиталистического времени оплачиваемой занятости, многие феминистки считают время по уходу как по существу реляционным, встроенным в социальный контекст и основанном на рациональности, принимающей во внимание других людей: «Учитывая значимость других людей, реляционное время является общим, а не личным и поэтому чувствительным к контекстуальности и особенности межличностных отношений» (Odih, 1999, p. 10; see also Davies 1989; Leccardi and Rampazi, 1993; Carrusco and Mayordomo, 2005). Однако женщины, которые видят себя в качестве опекунов или потенциальных опекунов, вследствие этого, скорее всего, не рассматривают время как свою личную собственность, хотя это не означает, что все женщины, или даже все опекуны, обязательно разделяют такие темпоральные перспективы. Так, Памела Одих (Pamela Odih), опираясь на Фуко, утверждает, что «реляционное время» по своей сути не является связанным с женщинами. Скорее, оно связано со сдвигом дискурсов и социальных практик «женственности», создающих саму эту субъективность; как таковое, оно — это «такая форма времени, которая переживается теми, чью идентичность было дискурсивно обозначено как "женственную"». Сегодня, пишет Одих, «женский идеал» репрезентируется в понятиях «поведения, которое отрицает ценность себя и независимости и определяет значимость существования как достижение заботы о других»; поэтому она находит себя «в подчинении себя «нуждам», требованиям и желаниям других значимых» (Odih, 1999, pp. 11, 17).

Одих критикует такое самопожертвование. Она считает, что хотя этот гегемонистский идеал и реляционная концепция времени, связанная с ним, диспропорционально экспонируется женщинами, они не охватывают всех женщин и не существуют исключительно для них. Не являются они, по ее словам, необходимым или неизбежным компонентом хорошего материнства: так, она считает, что скорее чем быть естественным, ожидание от матери подчинения себя осознанным потребностям своего ребенка — это социальный продукт, дискурсивно созданный с помощью отношений «власти/знания», поощряющих женщин ставать матерями и практиковать материнство в определенных, узких, исторически сложившихся рамках (Odih, 1999, p. 23). С этой точки зрения, потеря «собственного времени», связанная с материнством, — это продукт конкретных и непостоянных ожиданий вокруг него, проявляющийся в том, можно ли детям разрешать кричать, или мера, в которой хорошее материнство включает интеллектуальное поощрение, а также физическую помощь. Ожидания заботы детей о своих престарелых родителях или других членах общины также достаточно изменчивы; к примеру, конструкции мужественности и женственности часто определяют «хорошего сына» как такого, который обеспечивает уход за своими родителями, а от «хорошей дочери» ожидается забота о самой себе.

Хотя тут нет никакой необходимости или естественных противопоставлений между женщинами, женственностью и заботой, на практике, конечно, как признает Одих, «восприятие времени как реляционного, диспропорционально связано с женскими субъектами» (Odih, 1999, p. 11), и повседневная реальность жизни женщин, как правило, означает, что их обязанности по уходу оставляют им мало возможностей для контроля собственного времени или ощущения, что у них есть «свое» время. Это означает, что идея «свободного времени» конвенционально приравнена ко времени за пределами оплачиваемой занятости, что также чуждо опыту большинства женщин. Особенно остро чувство, что их время — это не их собственность, ощущается женщинами-опекунами, которые постоянно находятся «на вызове», даже когда они, по-видимому, на досуге, и для тех, у кого «вторая смена» заботы о своей семье занимает все время после оплачиваемой занятости.