Читаем Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика полностью

Данные истории и сравнительных исследований разных культур показывают, что связи между полами не всегда были организованы в терминах дихотомии. В настоящее время в богатых капиталистических странах сексуальность жестко организована или как гетеросексуальная, или как гомосексуальная. Если модель сексуальных контактов не может быть отнесена ни к гетеро-, ни к гомосексуальной модели, мы определяем ее как смешанную – бисексуальную. Хотя основной структурой привязанности чаще всего считается пара, гендерная дихотомия желания, по-видимому, имеет некоторый приоритет. Когда пара распадается и ее члены вступают в новые отношения привязанности, почти всегда новый партнер бывает того же пола, что и прежний, каким бы он ни был.

В рамках господствующего паттерна катексис основывается на сексуальных различиях. «Женщина нуждается в мужчине, а мужчине нужна пара» – и так до скончания времен. Солидарность гетеросексуальной пары формируется скорее на базе какого-то рода взаимности, нежели на базе общности ситуации или опыта. В этом ее заметное отличие от солидарностей, созданных структурами труда и власти. Скрытое противоречие, которое здесь содержится, неоднократно служило темой для романтической литературы, а также было довольно важной политической проблемой для феминизма последнего десятилетия. Более того, именно различие полов в значительной мере придает отношениям в паре эротический оттенок. Поэтому различие полов может подчеркиваться как средство усиления удовольствия. Именно этим может объясняться системное преувеличение гендерных различий, которое обсуждается в Главах 4 и 8.

Но «различие» – логический термин, а социальные отношения выходят за пределы логических. Члены гетеросексуальной пары не только различны, они еще и специфическим образом неравны. Гетеросексуальную женщину представляют как сексуальный объект иначе, чем гетеросексуального мужчину. Индустрия моды, индустрия косметики и содержание массовой прессы служат наглядным тому подтверждением. Например, на обложках и женских, и мужских гламурных журналов размещены фотографии женщин, разница состоит лишь в том, как модели одеты и какие они принимают позы. Говоря обобщенно, эротическая взаимность в гегемонной гетеросексуальности базируется на неравном обмене. Участие женщин в этом неравном обмене, как отмечала Эмма Гольдман, можно объяснить материальными причинами. «Двойной стандарт», разрешающий промискуитетную сексуальность мужчинам и запрещающий ее женщинам, абсолютно не означает, что мужчин обуревают более сильные сексуальные желания; это означает только то, что у них больше власти.

Процесс сексуализации женщин как объектов гетеросексуального желания включает в себя стандартизированные представления о женской привлекательности – что подразумевает само понятие «мода» («fashion»[15]). Вокруг этого существует целый комплекс напряжений и противоречий. Хотя враждебность может быть и часто бывает направлена на целую гендерную категорию (женоненавистничество, мужененавистничество, гомофобия), относительно привлекательности этот принцип не действует. Скорее гетеросексуальность и гомосексуальность как структурные принципы выступают в роли дефиниций социальной категории, в рамках которой может быть выбран партнер. Вероятно, следствием этого является то, что они конструируются за счет исключения той категории, из которой партнер не может быть выбран.

На психологическом уровне это предполагает подавление, а на социальном уровне – запрещение. И то и другое способствует привлечению внимания к отрицаемому объекту. Классический психоанализ познакомил нас с этим явлением, назвав его амбивалентностью. Его значимость для понимания конструирования маскулинности будет обсуждаться в Главе 9, здесь же я хочу обратить внимание на его структурные подтексты. В работе «Я и Оно» («The Ego and the Id») Фрейд замечает, что «полный эдипов комплекс» имеет две стороны. Под известным треугольником любви и ревности лежит совокупность эмоциональных отношений, в которой привязанности распределяются иначе:

мальчик находится не только в амбивалентном отношении к отцу и останавливает свой нежный объектный выбор на матери, но он одновременно ведет себя как девочка, проявляет нежное женское отношение к отцу и соответствующее ревниво-враждебное к матери.

Карл Юнг предположил: общее правило состоит в том, что подавляется та эмоция, которая не может быть выражена в социальной практике, в результате чего бессознательное предстает как негатив сознательного мышления и общественной жизни.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Иллюзия правды. Почему наш мозг стремится обмануть себя и других?
Иллюзия правды. Почему наш мозг стремится обмануть себя и других?

Люди врут. Ложь пронизывает все стороны нашей жизни – от рекламы и политики до медицины и образования. Виновато ли в этом общество? Или наш мозг от природы настроен на искажение информации? Где граница между самообманом и оптимизмом? И в каких ситуациях неправда ценнее правды?Научные журналисты Шанкар Ведантам и Билл Меслер показывают, как обман сформировал человечество, и раскрывают роль, которую ложь играет в современном мире. Основываясь на исследованиях ученых, криминальных сводках и житейских историях, они объясняют, как извлечь пользу из заблуждений и перестать считать других людей безумцами из-за их странных взглядов. И почему правда – не всегда то, чем кажется.

Билл Меслер , Шанкар Ведантам

Обществознание, социология / Научно-популярная литература / Образование и наука