Гендерное общество

работой и домом резко обозначился, и в действительности, и в идеологии стало утверждаться

разделение сфер. Семейную жизнь «вырвали из мира работы». Рабочее место и дом стали

четко обозначенными его и ее сферами.

В 1849 г. лорд Альфред Теннисон выразил это разделение сфер в поэме «Принцесса»:

Мужчина для поля, а женщина для очага. Мужчина для меча, а она для иглы. Мужчина с головой, а

женщина с сердцем. Мужчина командует, и женщина повинуется; Иначе наступит хаос .

Мужчины ощутили это разделение сфер в двух аспектах. Во-первых, из дома и с фермы место

зарабатывания денег переместилось на мельницу и фабрику, в магазин и офис. Мужчины

оказались подчинены другому ритму д:;я, продиктованному растущей специализацией

промышленнссти. Во-вторых, мужская доля работы в доме была постепенно индустриализи-

рована, и из нее были устранены такие задачи, как сбор топлива, обработка кожи и зерна,

поскольку они оказались перемещены во внешний мир. Это «освободило» мужчин, чтобы они

оставили свои дома и передали женам воспитание уже не только дочерей, но и сыновей.

При такой эмансипации мужчин популярная литература занималась возвеличиванием

положения женщин, которые на самом деле оказались заперты дома. Начиная с кафедры про-

поведника и заканчивая образцами высокого искусства, женскую работу переосмысляли не

как «работу» вообще, а скорее как миссию, возложенную Богом на женщину. Некоторые

185

виды домашней работы исчезли, как, например, прядение и ткачество, но большая часть

женской сферы оставалась незатронутой. Женщины продолжали готовить пищу и печь хлеб,

даже если их мужья больше не выращивали и не мололи зерно или не забивали скот на мясо.

Уборка и воспитание детей все сильнее маркировались как «женская работа». Хотя мужские и

женские сферы являлись симметричными и взаимодополняющими, они не были равны.

Кэтрин Бичер и Гарриет Бичер-Стоу писали в своей знаменитой книге «Дом американской

женщины» (1869):

«С брака начинается семья, и именно мужчина ею управляет, обладая физической властью и

требованиями ответственности главы семьи, а также согласно христианскому закону, по

которому, когда возникают разногласия, муж имеет право на окончательное решение, а жена

должна повиноваться»7.

Многие историки утверждают, что эта новая идеология на самом деле репрезентировала

историческое снижение статуса женщины. Историк Герда Лернер, например, указывает, что в

1830-х гг. было меньше женщин, владеющих магазинами, и деловых женщин, чем в 1780-х:

«Женщину исключили из новой демократии», — пишет она. Демократия означала геогра-

фическую мобильность, а также социальную и экономическую. Женщину же «заключили в

тюрьму», в «дом», в новую идеологию женской домашней жизни. Утверждение «маленькой

чудесной женской сферы» нуждалось видеологической поддержке со стороны рапсодической

поэзии и религиозных проповедей. Но мужское «освобождение» от дома частично оказалось

иллюзией, поскольку было одновременно и ссылкой. Уже в 1820—1830-е гг. критики

жаловались, что мужчины проводят слишком мало времени дома. «Отеческое пренебрежение

в настоящее время — один из самых обильных источников домашнего разлада», — писал

преподобный Джон Эббот в «Журнале для родителей» в 1842 г. Отец, «весь в спешке ради

своих деловых интересов, рано или поздно обнаруживает, что ему не хватает времени на

исполнение... своего родительского долга». В «Книге для отцов» (1834) Теодор Дуайт писал о

необходимости убедить мужчин вновь взять на себя свои домашние обязанности8.

Семья становится «приютом и убежищем от бессердечного мира», который великий

французский теоретик Алексис де Токвиль наблюдал во время путешествия по Соединенным

Штатам вначале 1830-х гг. «Лишенная своих производительных функций, семья теперь

специализируется на воспитании

186

детей и эмоциональном утешении, обеспечивая весьма необходимую святость в мире,

основанном на безличных принципах рынка», — пишет историк Кристофер Лэш9.

Конечно, идеология и реальность разделения сфер в середине XIX в. в Америке были в

значительной степени характерны для белого среднего класса, но именно эта идеология

пропагандировалась как норма и для всех остальных, как «американская» форма семьи.

Женщины рабочего класса и цветные женщины продолжали трудиться вне дома, в то время

как мужчины с готовностью делили с ними работу по дому и воспитанию детей, если не из-за

идеологических обязательств, то из экономической потребности. «Расцениваясь, скорее, как

работницы, чем как члены семейных групп, женщины из непривилегированных слоев

работали для обеспечения, поддержки, стабилизации и воспроизводства своих семей как в

публичной (производительной), так и в приватной (репродуктивной) сферах»'0.

Поскольку семья теперь была отнесена к области ответственности женщин, уменьшилась ее

значимость и ослабла степень интеграции в более широкие общности. Словно в качестве

компенсации за это изменение, символическая значимость семьи увеличилась. События,

которые раньше торжественно организовывались от случая к случаю, стали теперь рутиной