Генерал

– Почему ты говоришь со мной отчужденно, Лена? – Подполковник сел к столу и положил свою руку на руку Лены, как, бывало, он делал, желая ее успокоить или приласкать. Но Лена мгновенно отдернула руку, словно ее коснулся раскаленный кусок железа. Рука сконфуженного Пронина осталась на столе, и неудобно было ее убрать. Оба молчали.

– Я сказал, что виноват перед тобой… Почему ты молчишь?

– А что отвечать?.. По-моему, разговор бесполезен.

– Скажи хотя бы, прощаешь меня или нет?

Пронин обращался к Смородиной на «ты», а она продолжала говорить ему «вы». С каждой минутой она овладевала собой, смиряла волнение и теперь могла вести себя спокойно и холодно, как никогда. Пронин, помня ее отзывчивость и податливость, не сомневался, что они помирятся, как только он повинится перед ней и попросит прощения. Теперь, столкнувшись с ее холодным упорством, он растерялся и не знал, как быть.

– Предположим, я, вас прощу, а что дальше? – спросила Смородина и посмотрела на него, как на чужого.

– Как что? – сказал подполковник и встал, чтобы шагнуть к ней и обнять как прежде. – Ведь я тебя люблю, и никогда не переставал любить!

Смородина тоже встала и отступила от столика.

– Да? Любите? А все, что делали вы до ранения и после ранения – это что, доказательства вашей любви? Нет, товарищ подполковник, мы можем общаться с вами только по служебным вопросам.

– Что ты говоришь, Лена? Ведь мы же были близки, и я люблю тебя по-прежнему…

– Можете думать, что между нами ничего не было.

– Я не смогу так думать.

– А я не смогу быть с вами прежней. К этому возврата нет!

– Я виноват, Лена, признаю свою вину. Не будь так сурова. Я много пережил за эти несколько месяцев, настрадался сверх всякой меры…

Смородина, смерив его насмешливым взглядом, прошла и села на свое место.

– Мне нет надобности, быть с вами суровой. Я говорю с вами как с любым другим.

– Лена, ну, зачем такое упрямство?

– Это не упрямство. Это нечто большее, что трудно выразить словами.

Пронин не нашелся, что ответить. Отказ Смородиной от примирения совершенно его ошеломил.

– Ты очень изменилась за это время, Лена.

– Обстоятельства вынудили измениться.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?

– Не понимаете? Ну, что ж, я не собираюсь говорить намеками. Время показало, что мы разные люди.

– На каком основании ты сделала такой вывод?

– Я убедилась в этом после того урока, который вы мне преподали.

Пронин на мгновение запнулся.

– Нет, Лена, ты не права. Послушай меня. Я признаю, что несправедливо приревновал тебя к Гасанзаде. Я прошу у тебя прощения. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты поверила мне? – У Пронина развязался язык, он разгорячился, сам того не замечая, Смородина это тотчас заметила, но осталась по-прежнему сдержанной, ни на миг не теряя хладнокровия. Спокойно подошла она к окну, отодвинула марлевую занавеску; скосив глаза, выглянула наружу.

– Похоже, ты не со мной разговариваешь, а кого-то ждешь?

Смородина, опустив занавеску, повернулась к Пронину:

– Мне вовсе не безразлично, что подумают о нашей долгой беседе любопытные люди… Ну, ладно, не это я хотела сказать… Вы говорите, что виноваты… Но вы признались еще не во всех ваших делах…

– Я ревновал тебя к другому, вот и все. Если знаешь обо мне еще что-то, скажи.

– Я бы хотела услышать об этом от вас.

– Я виноват в том, чего сам не ведаю?

– Если не хотите признаться, я вам напомню.

– Если знаешь за мной что-то еще, пожалуйста.

И Пронин с искренним недоумением смотрел на нее, втайне надеясь, что Лена заговорит о том, чего на самом деле не было и быть не могло, и он легко докажет ей, что она ошибается и сейчас, и во всех других случаях.

Но то, что она сказала, поразило его.

– Николай Никанорович, я хотела бы знать, почему тогда, после первых боев, Гасанзаде не был представлен к награде? Почему его обошли? Ведь наградные вы составляли?

Смородина смотрела на него в упор, словно гипнотизировала. Подполковник замер в изумлении: «Я никому об этом не рассказывал. Откуда ей это известно? Догадалась сама, или?..»

– Вы что, мстили тогда лейтенанту? Из-за меня?

– Нет, я не мстил. Рано было его представлять.

– Но ведь командир полка считал, что надо?

– Ты неправа. О мести я не думал.

– Не упорствуйте в неправде, товарищ подполковник. Я и тогда почему-то с подозрением отнеслась к некоторым вашим поступкам. И оказалось, что была права…

У Пронина пересохло в горле.

– Было такое дело… Да, признаю.

– А говорите, что, кроме ревности, ничего другого за вами нет. Я уже не говорю о письме, которое вы мне прислали.

– Лена, клянусь тебе: все, что там написано, чепуха! Я ни с кем не встречался! Никого у меня, кроме тебя, не было и нет! Написал, чтобы досадить тебе. Если не веришь, можешь хоть сейчас поехать в госпиталь и все разузнать.

– Если бы я была вашей законной женой, и то до такого не опустилась бы! Да о чем речь? Встречались вы с кем или нет – это меня совершенно не касается, и давайте на этом закончим наш разговор.

– Но ты не дала мне окончательного ответа.

– По-моему, окончательный ответ ясен.

– Значит, ты никогда и не любила меня. И все, что ты сейчас говоришь только предлог для разрыва.