Генерал Абакумов. Палач или жертва?

Особым отделом НКВД ПрибВО неудовлетворительно проведено следствие по делу Исакова, который, находясь в плену, трижды допрашивался немцами, перед освобождением из плена был переодет в гражданское платье и появился в расположении частей Красной Армии при подозрительных обстоятельствах. Несмотря на очевидность вербовки Исакова германской разведкой, обвиняемый остался следствием неразоблаченным в шпионской деятельности и дело на него было закончено.

В Особых отделах НКВД Средне-Азиатского, Северо-Кавказского, Южно-Уральского и Сибирского военных округов установлены отдельные случаи арестов военнослужащих без наличия достаточных материалов.

Кроме этого, в ряде особых отделов выявлены факты, когда в протоколах допроса воспроизводятся нецензурные выражения и контрреволюционная клевета арестованных…

В Особом отделе НКВД СКВО помимо указанных недочетов в следствии установлены факты неправильного оформления документов. Часть постановлений на арест, особенно по группе арестованных из госпиталей, никем не утверждена, а некоторые утверждены старшим оперуполномоченным, не имеющим на это право».

Буквально через полтора месяца старший майор госбезопасности Бабич подпишет закрытое письмо Особого отдела НКВД Северо-Западного фронта о недостатках в следственной работе (9 июля 1942 г.). В нем все гораздо конкретнее: «Основными недочетами в следственной работе являются:

а) необоснованные, не вызываемые необходимостью аресты, особенно по окраске "антисоветский элемент", и необъективное ведение следствия;

б) недостаточная активность следствия по разоблачению агентуры врага, организующей к-р преступления в армии;

в) недостаточно тщательное и всестороннее расследование случаев перехода на сторону врага;

г) поверхностное, неряшливое следствие, многочисленные случаи нарушения норм УПК».

В качестве примеров необоснованных арестов автор письма приводит такие: «Особый отдел 144-й обр арестовал красноармейца Волкова П.А. за то, что он в разговоре с бойцами плохо отозвался о качестве пищи и недостатках организации питания в части. Несмотря на то что это был единственный разговор со стороны Волкова и что он по службе характеризуется положительно, Особый отдел инкриминировал Волкову контрреволюционную агитацию, прокурор это нелепое обвинение утвердил и Волков был приговорен военным трибуналом к расстрелу. (ВТ СЗФ отменил приговор, дело прекращено.)

Старший сержант 1276-го сп Ковалев Д.Х. читал в присутствии бойцов письмо, полученное от жены — работницы столовой. Она жаловалась на неправильное действие зав. столовой, которая угрожала ей увольнением с работы, если она не сдаст теплые вещи в фонд обороны. Прочитав это место, Ковалев заявил: "Разве есть такой закон, чтобы насильно сдавать вещи", и добавил, что после войны, если останется жив, он "свернет за это голову зав. столовой".

Это письмо Ковалев прочел и политруку.

Вместо того, чтобы принять меры через соответствующее УНКВД для проверки этого случая и наказания зав. столовой за возмутительную, провокационную выходку и тем самым устранить повод для недовольства Ковалева и внушить ему веру и уважение к советским законам, Особый отдел 384-й сд арестовал и предал суду Ковалева "за высказывание клеветы на мероприятия Советской власти", и Ковалев был приговорен к расстрелу. (Приговор отменен.)".

"Почему становятся возможными такие факты в нашей практике?" — задает вопрос старший майор ГБ и тут же отвечает на него: "Потому что в этих случаях начальники особых отделов решали вопрос не так, как подобает серьезным партийным деятелям, а с нетерпимым в чекистской работе легкомыслием, не вникая в существо материалов, не контролировали и не проверяли правильность информации негласного аппарата.

Потому, далее, что наши особисты зачастую не дают себе труда разобраться во всех деталях дела, выяснить причины того или иного проступка или нездоровых настроений, не видят разницы между действительно антисоветским проявлением, вытекающим из враждебного отношения к социалистическому строю, и выражением недовольства тем или иным недочетом, трудностью.

Некоторым особистам невдомек, что одно дело — преступление, скажем, штабного работника, политрука или грамотного, развитого красноармейца, распространяющих пораженческие взгляды, и другое дело — недоуменные вопросы малограмотного бойца, не разбирающегося в политике и не находящего зачастую правильного ответа на мучающие его сомнения из-за плохо еще поставленной у нас политической работы с каждым бойцом в отдельности.

Нередки случаи, когда особые отделы, агентурно выявляя нездоровые настроения отдельных бойцов, не информируют об этом сразу же военкома, лишая тем самым политаппарат возможности своевременно воздействовать на таких бойцов мерами воспитания, убеждения, разъяснения. Оставляя этих бойцов длительное время без индивидуального большевистского воздействия, мы сами иногда допускаем возможность усиления и разжигания их отрицательных настроений со стороны вражеских элементов, доводя таким образом дело до необходимости ареста…»