Генерал-адмирал

Командир полка был уже назначен, им стал капитан второго ранга Рыльский, а ему в заместители я вытребовал офицера из казаков, знакомого со службой пластунов. С обоими я имел долгую беседу, основной мыслью которой было то, что они создают не просто новый род войск — они создают новую армию. Солдат морского полка должен быть способен пробежать с полной выкладкой пятьдесят верст, проплыть в ноябрьской балтийской водице милю с той же полной выкладкой, а затем вступить в бой один против трех, а то и четырех врагов. И победить. А для сего он должен уметь драться не только пулей и штыком, но и кулаком, кинжалом, подобранной палкой, оторванным леером, ременной пряжкой и всем, что попадется под руку. Должен уметь организовать засаду, незаметно подкрасться к врагу, снять часового, захватить «языка», справиться с противником на качающейся палубе корабля и в тесных корабельных отсеках, в чистом поле, в крепостных казематах и вообще где только оный противник ему попадется. Поэтому я не требую от господина Рыльского в первый же год довести численность полка до штатной. Нет. Главное — по-новому организовать процесс обучения бойцов и их командиров. И если он представит мне через год полк числом в батальон, пусть и потратив все деньги, выделенные на содержание целого полка, но оный батальон будет способен на все, что я требую, — его ждет не наказание, а награда. В обратном случае пусть они оба на мое благоволение не рассчитывают.

После этого разговора пребывавшим в недоумении офицерам стало ясно, почему на командование полком поставили двух столь разных людей. Впрочем, это открытие лишь прибавило им энтузиазма. Ну да недаром я выбрал именно их…

Кстати, Бунге и железную дорогу Челябинск — Магнитная собирался профинансировать за счет урезания бюджета флота. Но тут уж я встал на дыбы и обратился напрямую к брату. Так что обошлось.

А затем нагрянуло мероприятие международного масштаба — бракосочетание еще одного моего братца, Сергея, с… вы не поверите, Елизаветой Александрой Луизой Алисой, принцессой Гессен-Дармштадтской. Я охренел, когда узнал, что в России перед революцией было две гессенских мухи. И именно во время этого мероприятия я впервые увидел будущую императрицу Александру Федоровну.

Под гулкие рулады церковного хора я украдкой разглядывал тощую двенадцатилетнюю девочку, с восторженным выражением глаз изучавшую убранство придворной церкви Зимнего дворца. Впрочем, кроме восторга в этих глазах был и какой-то странный холодный блеск. Ну, вроде как у хозяек на рынке, что ли, когда они прицениваются к товару. Вот, значит, как, ваше высочество, присматриваетесь… Впрочем, для женщин это характерно. Мужики могут быть в каждый из моментов времени либо рациональными, либо эмоциальными. Женщины же умеют быть одновременно и теми, и другими. Женщина способна рыдать от горя и одновременно сдерживать себя, дабы не испортить тушь на ресницах. Женщина способна стонать от страсти во время любовного акта и одновременно придерживать рукой спинку кровати, чтобы та не билась о стенку и не тревожила соседей. И тут уж ничего не попишешь. Так они устроены. Впрочем, у нас, мужиков, тоже столько недостатков, что лучше помолчать…

Когда венчание закончилось и все потянулись к выходу, девочка подошла к стене и украдкой потерла пальцем золотой завиток. После чего удовлетворенно кивнула — подойдет…

Все время, пока длилось празднество, я присматривался к Николаю. Если любовь действительно посылает Господь, то все мои усилия должны сейчас рухнуть и мой племянник непременно воспылает страстью к этой девочке. Тем более Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская прилагала активные усилия для того, чтобы раз за разом попадаться Николаю на глаза. Но несмотря на все ее усилия, он оставался к ней равнодушен. Что ж, значит, с любовью не все так однозначно… либо сказку о великой любви между Ники и Аликс просто придумали, а дело было в неких других, достаточно прагматичных соображениях. Стало быть, моя задача по предупреждению сего брака становится намного сложнее. В чем заключались эти соображения, я не знал, а влиять на брата, который этими соображениями руководствовался, даже пытаться не собирался. Ибо это означало резкое увеличение контактов с родственниками, что опасно. Все еще опасно. Да и времени у меня на это не будет — на свои планы катастрофически не хватает. Буду держаться своего, самим собой для себя определенного горизонта и не полезу выше…

Впрочем, еще одну интервенцию я сделать рискнул. И поймав момент, глядя на свежеиспеченную молодую пару, грустно произнес вроде как в пространство:

— Как жаль…

— Чего жаль, дядя? — удивленно спросил меня совершенно случайно оказавшийся рядом племянник.

Я улыбнулся ему. Грустно. И покачал головой:

— Да нет, я так, о своем. — При этом всей невербалкой — голосом, мимикой, короткими жестами — продемонстрировал, что если он задаст вопрос, то я, наверное… может быть… очень вероятно… отвечу.

И Николай меня не подвел:

— Нет, объясни. Почему тебе их жалко?