Генерал-адмирал. Взлет

— Ну как кого, ваше высочество, крестьян, конечно.

— А они фильмы смотрят?

— Ну… наверное… они же бывают в городе, и среди них встречаются довольно зажиточные, но… я не совсем понимаю, к чему вы…

— Во-от! — наставительно поднял я палец. — Семьдесят пять процентов населения — крестьяне, а синематограф не имеет с них почти ничего. Да и во многих провинциальных городах он покамест не представлен. Все деньги, которые крутятся в нашем синематографе, идут с пяти, от силы с семи процентов населения. А ежели включить в оборот остальные девяносто три? Даже ежели с каждого из них мы получим в пять раз менее, чем собираем с уже имеющихся зрителей, общая сумма, каковую получит российский синематограф, как минимум учетверится!

Все возбужденно загомонили, очарованные открывшимися перспективами. Люди творческих профессий обладают развитым воображением, и грядущий золотой дождь, похоже, явственно встал у них перед глазами. Потому самый главный вопрос был мне задан только спустя пять минут. Опять же Ханжонковым:

— Но, ваше высочество, как вы предполагаете взять деньги с крестьян? Они же не смогут посещать залы. У них просто нет для этого средств. Стоимость билета для подавляющего большинства совершенно неподъемна. Да и даже если произойдет чудо и владельцы залов скинут цену, крестьянин туда просто не пойдет. Крестьянин слишком консервативен и чурается всего нового…

Это он мне будет говорить? Мне, у кого те же самые крестьяне расхватывают грузовики как горячие пирожки? Нет, тот факт, что крестьянин консервативен, я опровергать не собирался, но это означало только одно: если хочешь заинтересовать крестьянина чем-то новым, к нему следует найти особый подход. Сами по себе новизна и революционность для крестьянина не достоинство, а скорее недостаток. Но покажи ему, в чем его выгода и довольство, помимо этой самой новизны, и его уже за уши не оттащишь…

— Что ж, если крестьянин не готов прийти к синематографу, то… — Я сделал паузу, хитро прищурился и закончил: — Значит, синематографу следует самому прийти к крестьянину. Не так ли?

Ответом мне была тишина. Никто по-прежнему ничего не понимал. Ну да я и не ждал понимания. Поэтому молча кивнул одному из вестовых-охранников, в чьих руках чайники уже почти опустели, а он, приоткрыв дверь и высунув голову в коридор, что-то негромко произнес. Спустя пару мгновений обе створки распахнулись, и в зал внесли необычную конструкцию, представлявшую собой раму из труб, на которой были закреплены синемапроектор с велосипедным приводом, сиденье для киномеханика и… патефон.

Кино-то нынче было немое, но звуковое сопровождение ему все одно требовалось. Владельцы залов для демонстрации фильмов нанимали пианистов, скрипачей, виолончелистов, а то и небольшие оркестры. Сейчас же, в этом зале, подобную функцию должен был исполнить патефон с набором пластинок. Подзаводка пружины патефона тут осуществлялась с помощью велосипедного привода — достаточно было в нужный момент подключить небольшой редуктор, и спустя несколько оборотов педалей пружина снова была взведена.

— Что это, ваше высочество? — недоуменно спросил Василий Гончаров.[17]

— Синемапередвижка.

— Что?!

— А вы как думали? — Я встал и в сопровождении вестового-охранника подошел к высившейся в центре зала конструкции.

Остальные вестовые также слегка переместились, взяв под контроль все пространство зала, прилегающее к моей особе. Но никто не обратил на них ни малейшего внимания — все заинтересованно пялились на меня.

— Ежели в деревнях залы строить, так они действительно пустыми стоять будут. А вот это, — я мотнул головой в сторону синемапередвижки, — может показывать фильмы прямо на улице, на экране, повешенном на стену сарая или овина. А лавки сами крестьяне принесут. И никаких дополнительных расходов: и кассир, и механик, и директор, и уборщица — всё один человек. Вечером показал фильму, свернулся, потом выспался и потихоньку дотрюхал на своем возке до соседней деревни. Пока светло — развернулся, установил все, повесил экран, договорился о цене и снова показал фильму. Прикиньте экономику.

Все принялись прикидывать, и спустя пять минут кто-то озадаченно спросил:

— А дождь не помешает?