Генерал армии мертвых

Жили-были генерал и священник, и отправились они однажды за удачей. Нет, не за удачей они отправились. Они отправились собирать кости солдат, убитых во время большой войны. Шли они, шли по высоким горам и бескрайним равнинам и все искали и собирали эти кости. Место было унылое, мрачное. Не переставая, дули ветры и лили дожди. Но они не свернули со своего пути. Собрали они, сколько собрали, и вернулись, чтобы пересчитать собранных. Вышло, что многих еще не хватает. Тогда обули они сапоги, надели плащи и снова отправились в путь. Шли они, шли по высоким горам и бескрайним равнинам. Погода была плохая, ненастная. Устали они, просто всю душу вымотала у них эта работа. Ни ветер, ни дождь не говорили им, где лежат те солдаты, которых они ищут. Собрали они, сколько собрали, и снова вернулись, чтобы пересчитать собранных. Пересчитали, и вышло, что многих они еще не нашли. Тогда, усталые, измученные, опять отправились они в дорогу, в долгую дорогу. Шли они, шли, и не было этой дороге конца. Была зима, шел снег.

— А медведь?

— И тогда вышел им навстречу медведь.

Эту сказку генерал повторял про себя почти каждый вечер, собирался рассказать ее, вернувшись, одной из своих племянниц. Его маленькая племянница, прослушав сказку, обычно спрашивала: «А медведь?»

Глава девятнадцатая

Наконец, на десятый день, они стали спускаться по петляющей автостраде все ниже и ниже, оставляя позади вершины гор.

Это был их последний маршрут, самый тяжелый. В горах все время шел снег. Десять дней подряд генерал не мог ничего разглядеть сквозь стекло машины. Бесконечная монотонность шоссе утомляла его.

Со всех сторон вздымались горы — высокие, холодные, надменные. Кое-где, в ущельях и на голых пустынных плоскогорьях, работали бригады молодых парней и девушек, они осваивали целинные земли, насыпали террасы. Террасы были длинные, они опоясывали склоны гор, словно бесконечные траншеи. Снег сыпал сухой, безразличный ко всему. Ночевали они в селах, а днем уезжали в горы.

Горные стрелки нашли свою смерть во время одной из зимних операций. Албанских кладбищ здесь тоже было много.

Местность была для их работы, наверное, самой неподходящей. Кладбища покрыты снегом, они с трудом ориентировались по топографической карте. Снег точно не хотел отдавать им то, что погребено под ним. Он покрыл все прекрасным, умиротворяюще-белым покрывалом, а кирки и лопаты его уродовали, прекрасное покрывало рвалось, расползалось в клочья, глубокие раны так и оставались до нового снега.

Автострада извивалась змеей. Автомобиль ехал впереди, за ним — грузовик с белым от снега брезентовым верхом, и генералу показалось, что они едут по той же дороге, что и вчера, и что вообще на свете нет ничего, кроме этого узкого горного шоссе, так круто петляющего, но никуда не ведущего. Именно теперь, когда их работа уже подходила к концу, он начал сомневаться, выберется ли он когда-нибудь отсюда.

На поворотах снова появлялись доты с узкими амбразурами, вертикальными и горизонтальными, похожими на рты, разинутые от удивления или скривившиеся в презрительной усмешке. Генерал смотрел на них, и ему казалось, что он теперь никогда не сможет избавиться от воспоминаний об этих застывших в иронической ухмылке каменных лицах.

За машиной, как привязанный, ехал грузовик с большими ящиками, в которых лежали сотни нейлоновых мешков с костями. На ящиках сидели рабочие в кожаных пальто, курили. После смерти самого старшего из них они больше не пели.

Генерал на своем веку повидал немало военных грузовиков. Он живо представил, как в них рядами, опершись подбородками на стволы винтовок, сидят солдаты и ритмично покачиваются. Сейчас солдаты снова ехали за ним, несколько сотен в одном грузовике, и снова покачивались. Только не разобрать было, где у кого подбородок, а где рука.

С того дня как они увидели памятник, священник снова стал молчаливым и мрачным. Такой убитый вид у него был только однажды утром, после того как он кричал во сне.

Памятник они увидели три дня назад, на перекрестке двух автострад. Он возник на дороге внезапно, словно человек, вышедший на обочину шоссе и голосующий проезжающим машинам. Генерал кивком головы показал священнику на памятник: тот, мертвенно побледнев, смотрел на памятник не отрываясь. В первый раз генерал видел священника таким потрясенным.

— Что это с вами? — спросил он его.

Священник не ответил. Машина свернула, и памятник с белыми от снега плечами, оказавшись на мгновение совсем рядом, промелькнул за окнами и остался сзади, там, на перекрестке.

Генерал попытался расспросить священника о памятнике, но тот ответил, что у него просто закружилась голова.

После этого они очень долго молчали.

Накануне они вскрыли последнюю могилу. Кирка с трудом вонзалась в землю, окаменевшую от мороза, решившую, казалось, не отдавать хотя бы последнего солдата. Рабочие отогревали дыханием руки, приплясывали на снегу. Генерал, глядя на рабочих, думал о том, что они извлекли из земли целую армию. Раздался последний удар кирки, словно прощальный выстрел, и эксперт крикнул: «Метр шестьдесят ровно».