Генерал армии мертвых

Прибыли дипломаты из иностранных посольств, подумал генерал и быстро взбежал по мраморным ступеням. Панихида уже началась. Он обмакнул кончики пальцев в чашу со святой водой, стоявшей справа, перекрестился и отошел в сторону. Он взглянул на священника, который вел службу, но слышно было плохо, и он принялся разглядывать развешанные повсюду черные траурные полотнища и установленный посреди церкви пустой гроб, тоже обитый черной тканью. В полумраке горели свечи, все были в траурных костюмах, и хотя сквозь высокие витражи и пробивался солнечный свет, в церкви было мрачно и холодно.

Священник молился за души покойных солдат. Лицо его было бледным от бессонницы, а серые глаза смотрели устало и страдальчески. Дипломаты слушали внимательно, с серьезными лицами, и в церкви кроме запаха свечей и ладана витал тонкий аромат дорогого одеколона.

В полной тишине заплакала вдруг женщина. Из нашего посольства, подумал генерал.

Голос священника проникал во все уголки церкви, набатно-гудящий и торжественный:

— Requiem aeternam dona eis. [22]

Стоящая перед генералом женщина разрыдалась и достала платок.

— Et lux perpetua luceat eis, [23]— продолжал священник, глядя вверх, на распятое тело Христа. — Requiescat in расе, [24]— закончил он, и голос его отозвался эхом во всех уголках церкви.

— Amen, [25]— произнес дьякон.

В наступившей тишине генералу казалось, что он слышит даже тихое шуршание горящих свечей.

Мир праху, повторил генерал про себя, чувствуя, как его сердце наполняет тоска.

И когда священник поднял вверх просвиру, когда все опустились перед ним на колени, а он поднял чашу с красным вином и стал вкушать тело Христово и пить кровь его за спасение их душ, генерал вдруг представил себе этих солдат — тысячи и тысячи солдат, с алюминиевыми котелками в руках, стоящих у огромного котла в очереди за порцией фасоли, и от лучей заходящего солнца на котелках и стальных касках играют пурпурные, неземные, потусторонние отсветы.

Да озарит их вечный свет, повторил он про себя, опустившись на колени и мрачно уставившись на холодные мраморные плиты. Прозвенел колокольчик, и все поднялись.

— Ite missa est, [26]— прогремел голос священника.

— Deo gratis, [27]— подхватил дьякон.

Публика направилась к выходу. На улице уже негромко урчали моторы, и когда генерал вышел, машины дипломатов стали трогаться с места одна за другой. На остановке возле церкви он дождался автобуса, прошел к большому заднему стеклу и встал там.

— Граждане, берите билеты, — сказала женщина-кондуктор.

Он понял слово «билеты» и спохватился. Сунул руку в карман и достал сотенную бумажку.

Он догадался, что кондуктор спросила, нет ли у него мелочи, и отрицательно покачал головой.

— Три лека, — проговорила она и, показав ему три пальца, повторила свой вопрос.

Генерал снова покачал головой.

— Да он иностранец, товарищ, — нехотя проговорил высокий парень.

— Это я и сама сообразила, — сказала женщина и стала набирать ему сдачу.

— Наверное, какой-нибудь албанец из Америки, — сказал старик, сидевший возле кондуктора. — Из тех, что совсем забыли албанский язык.

— Нет, папаша, он иностранец, — сказал парень.

— Уж ты мне поверь, — настаивал старик, — я в этом хорошо разбираюсь, он из этих, из Америки,

Генерал понял, что говорят о нем и что его приняли за американца.

Пусть считают меня кем угодно, подумал он.

Когда автобус остановился перед Национальным банком и все стали выходить, он встретился взглядом со стариком.

— Ол райт, — громко сказал ему старик, выходя из автобуса, и засмеялся, очень довольный собой.

Генерал пробился сквозь толпу крестьян, дожидавшихся автобусов на Камзу и Юзбериши, и очутился на большом бульваре. В авиакомпании он пробыл недолго. Спрятав билет в карман, он вышел на улицу Дибры.

Здесь перед фруктовыми лавками, возле закусочных и у большого универмага толпился народ. Проходя мимо универмага, генерал решил купить какой-нибудь сувенир.

Постояв немного перед витринами, он зашел в магазин. Сувениров было много, самых разных, и он внимательно их разглядывал. Ему всегда нравилось покупать сувениры.

А что, интересно, покупали на память солдаты, уезжая из Албании?

Маленький человечек у него в голове вдруг снова забил в барабан, сначала медленно, а затем все быстрее, быстрее, быстрее. Только теперь он не сидел, скрестив по-турецки ноги, а стоял блестящий, черно-белый, в красной джокэ с черными лентами, а на голове у человечка была телешэ. Он стоял и бил в барабан — весь из сверкающего фарфора, и генерал не мог отвести от него глаз.

Он показал на него рукой.

Девушка достала с полки фигурку, завернула и протянула ему.

Глава двадцать третья

Бам-бара-бам, бам-бара-бам, бам-бам-бам.

— Хэлло.

Генерал, удивленный, обернулся.

— Хэлло, — ответил он.

На тротуаре перед отелем стоял генерал-лейтенант. Левый рукав его шинели был засунут в карман, а в правой руке он держал трубку.

— Как вы себя чувствуете?

— Плохо, — сказал генерал. — А вы?

— Я тоже неважно.

Генерал-лейтенант затянулся и вынул трубку изо рта.