Генерал Багратион. Жизнь и война

Двадцать пятого августа Багратион издал последний перед сражением приказ, в котором предписывал сохранять светомаскировку — костры «для варения пищи» на виду у неприятеля не разводить, а «помещаться в оврагах и скрытых местах». Весь этот приказ проникнут истинно рачительной заботой Багратиона о солдатах. Он предписывает, чтобы все командиры озаботились обеспечением войск провиантом «непременно на 6 дней». Все егерские полки, которые стояли в оцеплении, приказано заменить свежими людьми, а «егерям сим отдыхать всю ночь, сварить каши, выпить по чарке вина и оправиться, а завтре до свету сварить опять каши, выпить по чарке вина, набрать патронов и непременно пред светом прежние места занять… Всей армии варить каши, но ночью быть весьма осторожну на случай нападения от неприятеля…». По опыту зная, как тяжело будет в бою, он дал всем войскам возможность отдохнуть и насытиться перед смертным пиром, который их ждал наутро: «Рекомендуется гг. начальникам войск употребить все меры, чтобы завтре к свету люди поели каши, выпили по чарке вина и непременно были во всей готовности»46. В 1-й армии таких приказов издано не было. Это кажется примечательным. Несомненным достоинством Багратиона всегда было внимательное, неформальное отношение к людям. Он близко знал жизнь своих солдат и офицеров. Трудно представить себе Барклая, который устраивал бы своим офицерам ужины, что регулярно делал радушный Багратион, особенно перед боем. Как уже сказано выше, такое живое общение с главнокомандующим, особенно накануне сражений, было мощным стимулом победы. Занятый массой дел, он не упускал из виду мелочей. Как вспоминал адъютант Багратиона Денис Давыдов, во время войны с Францией в 1806–1807 годах он отпросился у командующего на передовые посты, желая прославиться каким-нибудь залихватским подвигом, но потерпел полное фиаско: был чудом не убит французами, потерял лошадь, шинель и в таком виде вернулся в штаб. «Между тем, — писал Давыдов, — князь, коего доброта сердца не уступала высоким качествам геройской души, беспокоился на мой счет и беспрестанно спрашивал обо мне каждого возвращавшегося из передовой цепи. Никто не мог дать ему удовлетворительного ответа, куда я девался. Наконец я предстал пред него на чужой лошади, без шинели, в грязи, в крови… Я рассказал им только о преследовании меня неприятелем и спасении меня казаками. Князь слегка пожурил меня за опрометчивость и, сколько я мог заметить, с одобрительною улыбкою, и приказал дать свою бурку в замену сорванной с меня шинели. Он вскоре представил меня даже к награждению». И несколько лет спустя, в другой ситуации, уже во время отступления, Багратион оставался таким же добрым к своим подчиненным. С. И. Маевский вспоминал, что после Шевардинского боя, в течение которого Багратион непрерывно посылал его с поручениями, он спал как мертвый на дворе, и «князь, проходя мимо меня со свитою, прошел так тихо, как мы входим в кабинет любезной во время сладкого и тихого сна ее. Такое внимание пред лицом армии и под открытым небом не может не поселить возвышенной преданности к начальнику, а особенно когда он, проходя мимо, сказал всем: “Господа, не будите его, он вчера очень устал, ему надобно отдохнуть и укрепиться”»47. Вспоминаются и приведенные выше слова поддержки и заботы Багратиона, обращенные к Неверовскому, вышедшему со своей дивизией из кровопролитнейшего боя.