Генерал де Голль

«Отец и Гарри… стали расспрашивать премьер-министра (Черчилля. — М.М.) о де Голле.

— Де Голль, — вздохнул Черчилль, многозначительно подняв брови.

— Пусть ваш «трудный ребенок» приедет сюда, — сказал отец. С этих пор эта кличка укрепилась за де Голлем; в течение всей конференции (в Касабланке) его называли «трудным ребенком» премьер-министра. «Трудным ребенком» отца был Жиро.

Политический узел, завязавшийся в результате нашего вторжения в Северную Африку, мягко выражаясь, никого не радовал. Как бы ни трактовать создавшуюся сложную ситуацию, нельзя забывать, что наши политические маневры спасли жизнь многим американским солдатам. Это имело огромное значение и с военной, и с патриотической точки зрения. С другой стороны, теперь ясно (отец понимал это и тогда), что тут была допущена ошибка, и притом серьезная. В первый вечер подход отца к вопросу определялся, по-видимому, двумя соображениями. Во-первых, он стремился найти наилучший и самый быстрый выход из невозможно запутанного положения. Во-вторых, отец понимал, что государственный департамент уже связал себя определенной политикой, и, учитывая предстоящие дипломатические переговоры, нужно было сделать все возможное для спасения его престижа. Плохо, когда совершается ошибка; но отнюдь не лучше делать вид, будто никакой ошибки не произошло. Этой общеизвестной истиной и определялся подход отца к данному вопросу. Однако, когда ошибку совершают ваши подчиненные, которым в ближайшие годы придется изо дня в день вести сложные переговоры с вашими союзниками, являющимися одновременно вашими конкурентами, вы поможете только этим последним, если оставите подчиненных в затруднительном положении. Такова вторая, в равной мере общеизвестная истина, тоже определившая подход отца к вопросу, и здесь возникало противоречие.

Во всяком случае, в вечер первой встречи было совершенно очевидно, что отцу просто интересно услышать, что скажет Черчилль, и, таким образом, попытаться угадать, что он на самом деле думает.

— Де Голль зазнался, — сказал премьер-министр, — и отказывается приехать сюда. Категорически! — Казалось, что Черчиллю почему-то доставляет удовольствие рассказывать о своих затруднениях.

— Не могу заставить его выехать из Лондона, — продолжал премьер-министр бодрым тоном. — Он в бешенстве от тех методов, которые мы применили, чтобы взять под свой контроль Марокко, Алжир и

Французскую Западную Африку. Он воображает себя Жанной д’Арк. А теперь, когда «Айк» отдал здесь власть Жиро, конечно… — Черчилль горестно покачал головой.

Сперва мягко, потом тверже и, наконец, очень настойчиво отец потребовал, чтобы де Голль был вызван в Касабланку, потому что нельзя предоставить формирование временного правительства одному человеку, будь то де Голль или Жиро, и потому что для создания организации, которая будет управлять Францией до ее полного освобождения, потребуется сотрудничество обоих этих французских деятелей.

В этот вечер у меня создалось впечатление, что в какой-то особенно тяжелый момент в прошлом Черчилль и Антони Иден либо дали де Голлю прямое обещание, либо не возражали против его требования, чтобы решающее слово в деле возрождения Франции принадлежало ему. На протяжении всего разговора премьер-министр держался очень осторожно.

— Мой «трудный ребенок», — сказал он, — рассматривает официальное признание Жиро здесь как недружественный акт по отношению к его движению «Свободная Франция». — Голос Черчилля звучал торжественно. Мне снова показалось, что на самом деле его мало волновали выходки его «трудного ребенка». — Он хотел бы, — продолжал Черчилль, — чтобы ему одному было предоставлено решать, кто должен войти в состав какого бы то ни было временного правительства. Но, конечно, это не годится.

Отец предложил, чтобы Англия и Соединенные Штаты сделали де Голлю энергичное представление, указав ему, что он тотчас же лишится всякой поддержки, если не перестанет капризничать и не прибудет немедленно на конференцию. Черчилль кивнул головой…»