Генерал де Голль

8 июня де Голль потребовал на новом заседании поручить Жиро лишь инспектирование войск под контролем комитета, что означало требование либо подчиниться, либо удалиться. Однако остальные члены комитета еще не решались убрать «главнокомандующего». Тогда де Голль заявил, что он не может больше участвовать в работе комитета, который ничего не в состоянии решить. Он уединился на своей вилле «Глициния», где и провел шесть дней. Но эти дни прошли отнюдь не без пользы. Во-первых, за это время должны были прибыть из Лондона новые члены комитета, присутствие которых обеспечило бы де Голля прочным большинством. Кроме того, генерала Жиро подвергли обработке представители французского военного командования, влиятельные деятели местных буржуазных кругов, послушная им печать. Генерал Жиро уже совсем перестал понимать, кого же ему слушать. Дело в том, что американцы настаивали, чтобы он ни в коем случае не отказывался от поста одного из председателей комитета, что его уход ставит под угрозу осуществление крупных союзнических операций. Как раз в это время американский государственный секретарь Хэлл говорил, что «де Голлю американцы и англичане не доверяют. Переход власти к де Голлю означал бы с военной точки зрения большую угрозу коммуникационным линиям в Северной Африке, растянувшимся на 1400 миль… Американцы не хотят иметь в своем тылу чужих генералов». Президент Рузвельт писал Черчиллю в июне о де Голле, что настал момент «порвать с этой личностью, которая вредит военным усилиям союзников».

Поэтому когда де Голль, дождавшись приезда новых членов комитета, прервал свой бойкот и созвал заседание, теперь уже 14 комиссаров, Жиро снова решительно воспротивился смещению его с поста председателя и командующего французской армией. 19 июня де Голля пригласил генерал Эйзенхауэр и заявил ему, что Жиро должен остаться на месте, иначе США прекратят поставки оружия французам.

Де Голль как будто уступил, и теперь Жиро командовал французскими войсками в Северной Африке, а де Голль — всеми остальными. Но решение принципиальных вопросов находилось уже в ведении Комитета национального освобождения, в котором у де Голля было надежное большинство. 2 июля Жиро отбыл в Соединенные Штаты для переговоров о поставках американского оружия. Все 23 дня его отсутствия де Голль использовал для укрепления своей власти. Он создал эффективный аппарат, укомплектованный, конечно, голлистами. Национальный комитет работал четко, безоговорочно подчиняясь де Голлю. «Как ни разнообразны были мнения, последнее слово всегда оставалось за мной», — вспоминал де Голль.

А работа по устранению Жиро не прекращалась ни на минуту. Чтобы опровергнуть обвинения в диктаторских намерениях, де Голль торжественно заявил, что он будет представлять Францию только до окончания войны, а затем откажется от претензий на власть и не «будет выставлять своей кандидатуры». 14 июля по случаю национального праздника в Алжире организуется грандиозная манифестация. Толпа горячо приветствует де Голля. «Буря чувств, — писал он, — наглядно свидетельствовала об окончательном крушении всяческих интриг, которые в течение долгого времени кое-кто плел вокруг меня». Вдохновитель этих интриг Роберт Мэрфи находился рядом с де Голлем на трибуне, и генерал, вспомнив его заявление в январе во время переговоров в Анфе, сказал американскому дипломату; «Это те самые десять процентов „голлистов“ по вашему алжирскому счету».

31 июля председательствование Комитетом национального освобождения передали одному де Голлю. Жиро некоторое время, правда, еще подписывал вместе с ним ордонансы, но это стало простой формальностью, а в ноябре Жиро вообще был выведен из комитета. Ровно два месяца потребовалось де Голлю, чтобы преодолеть сопротивление США и удалить Жиро, взяв в свои руки всю власть. Как замечает де Голль, «общее дело от этого только выиграло».

26 августа последовало официальное признание Французского комитета национального освобождения, хозяином которого уже стал де Голль, правительствами великих держав. Правда, формулы признания резко отличались. США считали комитет лишь «органом, управляющим теми французскими заморскими территориями, которые признают его власть». Великобритания пошла чуть-чуть дальше, ибо называла комитет «органом, способным обеспечить руководство французскими усилиями в войне». Что касается Советского Союза, то, как писал де Голль, «Москва проявила настоящую широту». СССР признал комитет в качестве представителя «государственных интересов Французской республики» и единственного «руководителя всех французских патриотов». Всего комитет признали тогда 26 государств.