Генерал де Голль

Этот крупнейший шаг де Голль не случайно сделал именно в 1966 году. Он считал, что теперь он имеет полное моральное право, укрепив позиции Франции, достойным образом решить задачу сближения с Советским, Союзом, поставленную им сразу после прихода к власти в 1958 году. Поездка де Голля рассматривалась им как новое важное проявление борьбы за величие Франции с помощью проведения независимой политики. Как ни значительны были его успехи в этой политике в рамках Западной Европы, в отношении НАТО и Соединенных Штатов, они еще не поднимались до уровня решения важнейшей мировой проблемы — разрядки международной напряженности. Без активного, широкого, самостоятельного участия в решении этой проблемы не могло быть и речи о мировой политике великой мировой державы, что было важнейшей целью де Голля. Он считал, что разрядка международной напряженности «является в первую очередь европейской проблемой», что из Европы должны предприниматься важнейшие действия в этом направлении. По мнению де Голля, «для этого дела Советский Союз и Франция избраны историей, самой их природой и волей их народов».

На Западе писали, что в Москве в 1966 году Шарль де Голль искал поддержки, которая защитила бы Францию в случае новой вспышки огня со стороны Рейна, а также против слишком тяжелого покровительства США. Возможно, что эти соображения играли определенную роль. Однако, в отличие от визита в Москву 1944 года, речь не шла о заключении военно-политического союзного договора; обстановка в Европе и в мире стала иной и выдвигала другие задачи. Тем не менее старинные Традиционные факторы франко-русского союза, вероятно, вдохновляли де Голля, для которого история всегда служила базой политических решений. Новый поворот к Москве отражал, как всегда, доминирующее в мировоззрении де Голля убеждение в высшей ценности национального элемента по сравнению с идеологическими факторами. Поэтому для него восстановление независимости Франции совершенно естественно подразумевало отход от США и одновременно сближение с СССР при сохранении независимого положения Франции между двумя крупнейшими державами мира. Нельзя сказать, чтобы в «советской» политике де Голля не было некоторой доли иллюзий, связанных с теорией «конвергенции» двух социальных систем. Мечтая об объединении Европы «от Атлантики до Урала», он считал условием этого социальные и политические изменения в природе социалистических и капиталистических стран. Не случайно в одном из выступлений в Москве он говорил, что современные народы «подчиняются законам одной и той же механической и научной цивилизации». Однако в той же речи это сомнительное утверждение сопровождалось реалистическим подчеркиванием «очень различных режимов» в СССР и во Франции. Поскольку советские руководители исходили в переговорах с де Голлем именно из такой реалистической оценки положения вещей, это создавало деловую атмосферу, исключавшую идеологическую путаницу. Все понимали, что речь идет о межгосударственном сотрудничестве стран разного социального типа. Никаких недомолвок, неискренности, никакой игры в традиционном духе буржуазной дипломатии.

Генерал де Голль прилетел в Москву 20 июня 1966 года и находился в нашей стране до 1 июля. Он знал, что его, одного из руководителей антигитлеровской коалиции, хорошо встретят. Но действительность превзошла его ожидания, и генерал был искренне обрадован атмосферой встреч с советскими людьми. Советское правительство отвело в распоряжение генерала резиденцию в Кремле. Французский журнал «Пари-Матч» писал: «В 1966 году в первый раз после великого пожара Москвы в 1812 году трехцветный флаг развевается над Кремлем». Кстати, де Голль, говоря в Москве о традициях дружбы России и Франции, подчеркнул, что «никогда не было между ними никаких существенных претензий, даже во времена „Войны и мира“ или в эпоху Севастополя». Генерал часто по-своему трактовал историю…

С момента вылета из Парижа в Москву и до возвращения обратно де Голль пролетел 20 тысяч километров, из них 14 тысяч над территорией Советского Союза. В разных советских городах встречать генерала вышли 5 миллионов человек. Он 23 раза вступал в непосредственные стихийные контакты с советскими людьми, произнес перед ними 20 речей. На протяжении 26 часов он вел переговоры с советскими руководителями.