Генерал де Голль

В этот день де Голль испытывал чувство горького удовлетворения: сбылось еще одно из его мрачных пророчеств. Бельгийский король, поняв, что надеяться на Францию нельзя, объявил о разрыве союза с нею. А ведь Петэн, уповая на этот союз и бельгийские укрепления, не допустил продления до моря «линии Мажино». Правда, Гитлер дал королю новую «гарантию» неприкосновенности его границ, которая, по выражению одного французского депутата, больше всего «походила на смертный приговор».

И вот де Голль входит в кабинет премьера. Навстречу ему поднимается, вздрагивая обвисшими седыми моржовыми усами, высокий (правда, не такой, как сам де Голль), тощий старик в очках. Что касается впечатления Блюма о де Голле, то он описывал его так: «Я вижу человека, входящего со спокойной непринужденностью, даже невозмутимостью, рост, фигура, широкие плечи которого выражали что-то гигантское. Манера, с какой он представился и пристально рассматривал меня в упор, его медленный и размеренный голос — все говорило о том, что он мог быть охвачен только одной идеей, одной верой, поглощавшей его до конца так, что все остальное уже не принималось в расчет… Клемансо является крайним выражением темперамента этого типа; мизантропия не мешала ему думать о полезных результатах какой-либо деятельности, от которой ничто не может его отвратить, поскольку она жизненно необходима для него…»

Блюм своим тонким, каким-то детским голосом сразу стал уверять де Голля, с каким большим интересом он относится к его планам. «Однако, — резко ответил де Голль, — вы против них боролись». «Когда становишься главой правительства, — объяснил Блюм, — взгляд на вещи меняется». Затем речь зашла о том, что будет делать Франция, когда Гитлер двинется в Австрию, Чехословакию, Польшу. «Очень просто, — с сарказмом говорил де Голль, — в зависимости от обстоятельств, мы призовем людей либо из резерва первой очереди, либо из запаса. А затем, глядя сквозь амбразуры укреплений, будем безучастно созерцать, как порабощают Европу».

«Как! — с испугом воскликнул Блюм. — Разве вы сторонник того, чтобы мы направили экспедиционный корпус в Австрию, в Бельгию, в Польшу?»

«Нет! — отвечал де Голль. — Но если вермахт будет наступать вдоль Дуная или Эльбы, почему бы нам не выдвинуться на Рейн? Почему бы нам не войти в Рур, если немцы пойдут на Вислу? Ведь если бы мы были в состоянии принять такие контрмеры, то, несомненно, одного этого было бы достаточно, чтобы не допустить агрессии. Но при нашей нынешней системе мы не в состоянии двинуться с места. И наоборот, наличие танковой армии побуждало бы нас к действию. Разве правительство не чувствовало бы себя увереннее, если бы заранее было к этому готово?»

Социалистический лидер, известный своей «стратегией синтеза», то есть примирения непримиримого, любезно соглашался: «Было бы, конечно, прискорбно, если бы нашим друзьям в Центральной и Восточной Европе пришлось стать жертвами вторжения. Однако в конечном счете Гитлер ничего не добьется, до тех пор пока не нанесет поражения нам. А как он может это сделать? Вы согласитесь с тем, что наша система, мало пригодная для наступательных действий, блестяще приспособлена для обороны… Во всяком случае, наша оборонительная линия и фортификационные сооружения смогут обеспечить безопасность нашей территории».

«Нет ничего более сомнительного, — отвечал де Голль. — Уже в 1918 году не существовало непреодолимой обороны. А ведь какой прогресс достигнут с тех пор в развитии танков и авиации! В будущем массированное использование достаточного количества боевых машин позволит прорвать на избранном участке любой оборонительный барьер. А как только брешь будет проделана, немцы смогут при поддержке авиации двинуть в наш глубокий тыл массу своих быстроходных танков. Если мы будем располагать танками в равном количестве, все можно исправить, если же нет — все будет проиграно».

Леон Блюм заявил де Голлю, что приняты решительные меры и на создание самолетов и танков отпущены дополнительно большие средства. Де Голль объяснил Блюму, что танки предназначены для сопровождения пехоты и таким образом огромные средства не дают главного — самостоятельной отборной танковой армии. Поэтому деньги летят на ветер. «Как используются кредиты, ассигнованные военному министерству, — заявил премьер-министр, — это дело Даладье и генерала Гамелена». «Несомненно, — отвечал де Голль. — Однако я позволю себе заметить, что за состояние национальной обороны отвечает правительство».

Хотя во время беседы де Голль только и делал, что опровергал мнение премьера, Блюм все же любезно сообщил ему, что был бы рад видеть его в ближайшем окружении военного министра. Блюм не успел уточнить свое предложение, как де Голль резко отверг его, сославшись на то, что он уже назначен в Центр высших военных исследований и что в течение срока его стажировки там он не может принять другого назначения. Видимо, перспектива служить под непосредственным началом Даладье, этого ярого противника Военной доктрины де Голля, совсем ему не улыбалась.