Генерал де Голль

На другой день де Голля посетил Жиро. Этот простоватый солдафон уговаривал принять англо-американский проект и обещал, что де Голлю дадут чин генерала армии, «чтобы не нарушать равновесия». В ответ де Голль прочитал французскому генералу армии лекцию о Франции и ее национальных интересах. Затем явился Роберт Мэрфи, закулисный автор американской политики в Северной Африке; он пытался склонить де Голля к уступкам, утверждая, что в «Северной Африке на каждые сто человек приходится не больше десяти голлистов». Генерал запомнил это утверждение. Последовали новое, исключительно бурное объяснение с Черчиллем, новые встречи с Мэрфи и английским представителем Гарольдом Макмилланом, тоже пытавшимся давать наставления де Голлю. Потом генерала опять пригласили к Рузвельту. Президент попросил де Голля хотя бы сфотографироваться вместе с ним, Черчиллем и Жиро. Это надо было для прессы, которая уже несколько месяцев яростно нападала на североафриканскую политику президента, Де Голль фотографироваться согласился. «А не пойдете ли вы на то, — обрадованно спросил президент, — чтобы пожать руку генералу Жиро в нашем присутствии и перед объективом фотоаппарата?» Де Голль ответил по английски: «I shall do that for you» — «Сделаю это для вас». Далее все четыре актера предстали перед толпой фоторепортеров и мило заулыбались…

Переговоры в Касабланке

Из Касабланки де Голль хотел отправиться в Ливию, чтобы посетить войска «Сражающейся Франции». Англичане демонстративно отказались предоставить ему самолет и предложили попутной машиной вернуться в Лондон. Там де Голль устроил пресс-конференцию и раскрыл провишистский смысл американской игры. Когда де Голль после этого все же решил лететь на Восток, англичане снова отказались дать ему самолет. Более того, в английских и американских газетах инспирируется шумная кампания против де Голля, резкой критике подвергаются его претензии, планы и поведение. На все лады газеты смакуют анекдот о том, что якобы во время первой встречи с Рузвельтом де Голль сравнил себя с Клемансо, а на второй заявил, что, пожалуй, его прототип — скорее Жанна д'Арк. Будто бы президент сказал де Голлю, что тот должен решить, на кого же из этих двух он в действительности похож, так как, конечно, он не может быть похож на обоих. Это была выдумка, ибо в действительности де Голль, предлагая Жиро создать комитет, где председателем был бы он, а командующим армией — Жиро, употребил сравнение, чтобы «он (де Голль) был бы Клемансо, а Жиро — Фошем». Однако многие воспринимали анекдот за чистую монету (говорят, его пустил сам Рузвельт), ибо он очень напоминал тон и манеры генерала. Ведь в каждой шутке есть доля правды.

Однако де Голль ни на минуту не пожалел о своей непримиримости в Касабланке. Он теперь убедился, насколько слабы позиции Рузвельта и Черчилля с их вишистским комитетом, насколько они нуждаются в нем, де Голле. Действительно, отныне в секретной переписке между президентом и премьером речь постоянно заходит о «невесте», как они называли де Голля. Смеяться над ним, конечно, было можно, но обойтись без него уже нельзя. Де Голль хорошо помнил мысль Черчилля, высказанную им в порыве откровенности во время одного обильного завтрака еще в ноябре: «Что касается вас, то при всей трудности конъюнктуры ваше положение превосходно! Жиро политически не существует. Скоро пробьет час Дарлана… Не сталкивайтесь с американцами. Наберитесь терпения! Рано или поздно они придут к вам сами, потому что другой альтернативы нет». События развивались именно так, причем де Голль, не желая терпеливо ждать, умело форсировал их. Кроме того, он добился кое-чего конкретно. Теперь в Алжире будет его постоянный представитель генерал Катру. Из тюрем освобождают голлистов, устроивших 8 ноября неудачный путч в пользу де Голля. Возглавляемые Ренэ Капитаном, они развертывают активную деятельность. Отныне начинается борьба между голлизмом и жиродизмом, или, точнее, неовишизмом. Наиболее сообразительные люди из окружения Жиро, такие как Жан Л1оннэ, Ренэ Мейер, Кув де Мюрвиль, эти прямые представители крупного капитала, все больше склоняются к мысли о переходе в лагерь де Голля. Демонстрируя яростную непримиримость в Анфе, он вел хорошо рассчитанную политику, служившую лишь частью его лихорадочной деятельности.