Генерал Доватор

Во все детали разведывательного дела Доватор вникал лично. Отправляя людей на задание, беседовал с каждым человеком в отдельности. Сейчас шла подготовка к очередной разведывательной операции по тылам противника. Было решено предварительно забросить за линию фронта группу специально подготовленных радистов-разведчиков и систематически получать точные данные об обстановке.

— Вас рекомендовал майор Викторов, — продолжал Лев Михайлович. — Вы не изменили своего решения?

Майор хоть и рекомендовал Зину, но откровенно признался, что жалеет посылать девушку на опасную работу. Это-то и толкнуло Доватора наведаться к разведчице. Да и комиссар настаивал.

— Скажи мне, деточка моя, чистосердечно… — Шубин не спеша расстегнул на груди бурку, снял ее и положил на валик дивана. В кожаной безрукавке и фетровых сапогах он оказался стройным и моложавым, но движения его были удивительно медлительные и расчетливые. Зине показалось, что вся его спокойная и крепко сбитая фигура только и создана для того, чтобы придумывать хитрые вопросы, для вида сдобренные отеческой лаской. Только серые вдумчивые глаза под сросшимися бровями говорили другое. В них светились теплота и добродушие. Эти проницательные и умные глаза смотрели сейчас на Зину как на человека, с которым случится несчастье и который вряд ли выпутается из беды. — Скажите чистосердечно, вас очень увлекает романтика профессии разведчика?

— А кого это не увлекает, Михаил Павлович? — вступился Доватор.

— Подожди, Лев Михайлович. Пусть она сама ответит!

— Если говорить чистосердечно, увлекает! — возбужденно ответила Зина. Она чувствовала, что комиссар собирается экзаменовать ее, и, собрав всю свою волю, решила дать отпор. — Но дело не только в одной романтике, товарищ комиссар, — заключила Зина.

— А в чем же еще?

— Прежде всего без увлечения не сделаешь ни одного дела. Если уж что захотел сделать, отдай всю свою силу и душу. А люди сейчас отдают для защиты Родины все. Вот и я хочу сделать так же, как и все. Буду разведчиком. Вы мне сейчас скажете, что это очень опасно, попадешь к гитлеровцам, будут пытать, огнем жечь. Отлично знаю, не одну ночь думала об этом, но не трушу. Я готова сейчас перенести любую муку, любую пытку.

— Горячо, очень горячо! — кивая головой, повторял Шубин. — Я, честно признаюсь, вначале подумал, что вы только на скрипке пиликать умеете, бантики завязывать. Ничего не поделаешь, ошибся. Только у меня есть еще один чистосердечный вопрос. Можно задать?

— Слушаю вас, товарищ комиссар.

— Кто вас так ретиво настропалил? Ничего не бояться, не ужасаться, а прямо с места в карьер хоть на виселицу. Я подозреваю, что Ковалев. Хвастал, поди, рейдом в тыл, где сплошной героизм! Запорожская сечь! Не война, а песня! Но если так говорил, то он пустой и вредный хвастунишка! Излишнее увлечение и романтика — это усыпление бдительности. У разведчика должен быть трезвый и холодный расчет. На каждом шагу он подвергается опасности, и если не выдержит, то нанесет общему делу непоправимый вред. Умереть нетрудно, но надо дело сделать! — Комиссар говорил резко, напористо, не обходя острые и опасные положения.

Доватор, откинувшись на спинку дивана, наблюдал за девушкой. Зина сидела на краешке стула около опрятно убранной кровати и смущенно покусывала губы. Слова Шубина о Валентине не только не были оскорбительны, а наоборот, поднимали в глазах девушки любимого человека. Ведь он ей говорил то же самое, и казалось, что комиссар подслушал сегодня их разговор с Валентином и сейчас передает его слово в слово. Удивительное совпадение.

— Можно отвечать? — спросила Зина, когда Шубин закончил.

— Да, да, отвечайте! Чему вас учил Ковалев во время музыкальных вечеров?

— Запугивал. Говорил самые ужасные вещи… — Зина возбужденно взмахнула руками и рассмеялась.

— Запугивал? — переспросил Доватор. По тону его чувствовалось, что он не одобряет этого. — Вот что, комиссар: запретите ему сюда ездить, добавил он властно, скрывая появившуюся на губах усмешку.

— Определенно запретим, — безапелляционно подтвердил комиссар.

— Нет, вы этого не можете сделать! — Зина умела выражаться коротко и решительно. — Вы не можете запретить! — повторила она сердито.

— Мы не только запретим, но и переведем его в другую дивизию, сказал Шубин.

— В резерв отчислим, — вставил, улыбаясь, Доватор. — Отговаривать человека от выполнения ответственнейшей задачи…

— С целью извлечения личной выгоды… Заметь — в военное время! Шубин внушительно поднял указательный палец.

— Да, да! — подхватил Доватор. — Здесь, брат, трибуналом пахнет!

В слове «трибунал» Зина смутно ощутила нечто суровое, но совсем не опасное и ничем не угрожающее. Доватор проговорил его с шутливой беспечностью.

Зина начала понимать, что в их посещении помимо делового разговора кроется еще что-то другое. Не ускользнуло от нее и подозрительное между ними перемигивание.

— До трибунала-то, положим, далеко… — проговорила она убежденно, и в ее синих глазах, строго смотревших на Доватора, блеснула лукавая улыбка. Гости чувствовали, что девушка начинает вникать в их коварный замысел.