Генерал Ермолов

   — Смотри-ка, Педар-ага! — вторил другу Мажит. — Для чего они бревно-то к воротам тащат?

   — Пробивать будут... Вот это да!

Две дюжины джигитов, кто в бараньей шапке и кольчуге поверх бешмета, кто в шлеме и латном доспехе, выбежали из ближайшей к воротам рощи, волоча на цепях толстое бревно. Им удалось без потерь миновать полосу пушечного огня и подобраться к самым воротам.

Почти до самого рассвета Фёдор из своего укрытия с изумлением наблюдал тщетные попытки захватчиков проломить ворота крепости. Уснуть не давал неумолчный грохот окованного железом бревна о воротины. Бригады штурмовиков сменяли одна другую, демонстрируя образцовую боевую выучку. Защитники крепости поначалу смеялись, сыпали на головы осаждавших площадную брань и ружейный свинец. Но осаждавшие не унимались. Листы бронзы с похоронным звоном, осыпались на дорогу. Древние доски крепостных ворот крошились под ударами тарана.

   — Что это, Мажит? — смеялся Фёдор. — Уж не слабоумные ли они?

   — Это лезгинцы, Педар-ага. Кровавое племя. Кровавое, жадное и глупое.

   — Какие ж сокровища скрывает Дарьял, чтоб они так уж расстарались, а? Неужто и вправду таким манером можно сломать ворота, а?

   — Поживём — увидим. — Мажит зевнул. — Спать охота, Педар-ага. Что б мы ни сделали — крепость нам уже не спасти.

И аккинский грамотей заснул беспечным сном честного человека.

Совесть защитников крепости тоже, по-видимому, была чиста, потому что большая часть из них тоже отправилась почивать. В свете костров на бастионах и крепостных стенах были ясно видны силуэты часовых, слышен треск сучьев в кострах, редкие выстрелы. Защитники крепости палили наугад, не прицеливаясь. Штурмующие время от времени бросали своё орудие, падали на землю рядом с ним, пережидая ружейный огонь. Потом, по одному, снова поднимались на ноги и принимались за свою нехитрую работу.

   — Уж не полоумный ли командир Дарьяльского гарнизона? — бормотал Фёдор себе под нос. — Почему просто не перестреляет их всех? Неужто ружейных зарядов ему жаль? Не перепились ли они там, в крепости?

Перед рассветом осаждавшие устали, утащили бревно обратно в заросли ольхи. В свете костров Фёдор, как ни старался, не смог разглядеть повреждения крепостных ворот. Наконец сон сморил и казака.

* * *

Сражение за сокровища Дарьяла возобновилось с рассветом. Фёдора и Мажита оглушил адский вой и грохот. Оглушительные звуки ударов разбудили эхо в окрестных горах, разогнав утреннее спокойствие. Дюжина джигитов раскачивала на цепях окованное железом бревно, ударяя им в створки крепостных ворот. Крепкие доски всё не поддавались. На крепостных стенах было так тихо и пусто, словно гарнизон вымер или вправду перепился.

Наконец створки ворот распахнулись. Нападающие дружно взвыли. Бревно с глухим грохотом упало на землю и откатилось в сторону. Из распахнутых ворот грянул новый орудийный залп, затем другой. Заныла шрапнель. Большая часть нападавших осталось неподвижно лежать на утоптанной траве перед воротами. Остальные брызнули в стороны. Фёдор слышал истошные вопли — то звали на помощь и молили о пощаде раненые.

Не прошло и пяти минут, как конная полусотня казаков с громким гиком вылетела из ворот крепости. Впереди, блистая серебром аксельбантов, галопировал офицер в белоснежной фуражке.

   — Видать, не протрезвели ещё, — предположил Фёдор.

Казаки кружили по поляне перед воротами, размахивая шашками, пытаясь настичь беглецов. Вот один джигит упал с разрубленной головой, вот другой с воплями волочится по земле, пойманный петлёй аркана.

Внезапно откуда-то из-за спин Фёдора и Мажита, из недальней рощи, выскочил блистающий латами всадник. Рыжая шкура его огромного коня сверкала всеми оттенками пламени. С пикой наперевес он нёсся к воротам Дарьяла. За ним следовало воинство в сверкающих шлемах и лохматых шапках, полы бурок вились по ветру, лучи пробудившегося светила сверкали на воздетых кверху клинках.

   — Чудо! Смотри, Педар-ага, вот это чудо! — ёрзал сонный Мажит. — Я насчитал семьдесят человек и сбился со счета! Они всю ночь прятались в лесу рядом с нами!

   — Это не чудо, грамотей. Это всего лишь Йовта — басурманское семя и его банда, А ты говорил — лезгинцы! Вставай, Соколик. Вставай, братишка. Настал наш черёд.

* * *

Хмель боевого азарта прогнал досадный страх поймать нечаянную пулю. Соколик вынес его в саму гущу бестолковой заварухи. Свист пуль и площадная брань кружились над их головами, как знамёна. В мелькании искажённых злобой и страхом лиц, среди звона и лязга стали, Фёдор пытался различить блеск аксельбантов. Вот мелькнула белая фуражка, вот она уже валяется под копытами мечущихся коней. Волчок, рассекая пахнущий утренней свежестью воздух, насвистывал смертную песнь. Дитя мастера Горды славил своего создателя, орошая алым изрытый копытами луг перед воротами крепости Дарьял. Соколик, скаля зубы, бил противника передними, острыми копытами, вертелся юлой, вынося своего всадника из-под ударов пик и сабель.

   — Аллах акбар-р-р-р! — вопил Йовта, жаля врагов наконечником пики, выбивая всадников из седел ударами тяжёлого щита.