Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

Разговор зашел об императрице Екатерине II. Ермолов говорил мне: «Теперь известны две части записок императрицы Екатерины, но была третья. Я читал их в молодости и помню некоторые вещи, которых не нахожу в ныне известных двух частях. Верно они были в третьей»[191]. Подлинные записки Екатерины хранятся в Министерстве иностранных дел. Государь давал их читать некоторым особам, например графу Румянцеву.

Я рассказал Алексею Петровичу кое-что из записок Державина. «Державину нельзя верить, – сказал он, – он был фантазер и не способен к делам».

Не слышится ли здесь отголосок суждений графа Самойлова?

(Императору) Александру Павловичу Ермолов был очень предан, чувствовал себя ему обязанным и говорил при всяком случае о нем с благодарностью. «Александр Павлович любил и баловал меня», – повторял часто со вздохом Алексей Петрович.

«Константин Павлович вытащил меня прежде всех из толпы», – говорил Ермолов и вспоминал о нем с благодарностью. «У вас много врагов», – сказал он однажды Ермолову. «Я считал их, – отвечал тот, – когда их было много, но теперь их набралось без счету, и я перестал об них думать».

Константин Павлович говаривал Ермолову: «Я вас люблю искренно, и вы меня любите, но с обманцем».

«Зачем являться в белых панталонах, приезжай в таких обедать», – сказал ему Михаил Павлович.

Суворов, по словам Ермолова, не терпел при себе людей способных. Сделаться его адъютантом значило погубить себя в общем мнении. При нем был Б., которого он держал как известного пьяницу и хвастуна, зная, что ему не припишут ничего. «У меня и Розенберг пьет», – говаривал Суворов.

Женщин Суворов любил, и, рассказывая о ретираде Моро, он обыкновенно делал подражательное движение пальцами и прикасался к грудям слушательницы, потом отскакивал, дул на палец, как бы обжегшись.

Все привычки Суворова сообщаемы были всем, кто садился за его стол. Однажды Каховский стал кусать ногти. Тотчас явился слуга с рукомойником, полотенцем и лоханкой. Каховский, однако ж, отшутился.

В Италии он вспомнил о Каховском и писал к Растопчину, прося его передать государю его желание. (?) Тот в добрый час прочел письмо. Павел ушел в свой кабинет, справлялся и, воротясь, сказал ему: «Рано». Тем и кончилось.

У Суворова была сестра, очень дурная лицом. Он называл ее красавицей. «Только кожа у нее не так нежна, как моя», – говорил он, а его растресканная кожа была жестче подошвы.

Где-то в Подольской губернии он, прощаясь с солдатами, когда получил увольнение, сказал, что им обязан он всеми почестями и наградами, кои имеет.

Граф Михаил Федорович Каменский был отлично образован, говорил Алексей Петрович. «Мне случилось, бывши полковником, приехать к нему в деревню поздравить его с днем рождения вместе с отцом моим, его товарищем. Мы застали его поверяющим математические выкладки в курсе вышедшем тогда… Ему было уже под 80 лет».

Говоря о войне 1806 года, Каменский сказал:

– Меня заставляли принять начальство над армией, совершенно расстроенною, накануне нападения неприятельского. С 40-летнею репутацией, приобретенною такими трудами, расстаться нелегко. Я спрашивал Буксгевдена, может ли он соединить отряды, разбросанные им на ужасное пространство. Я решился лучше принять на себя сумасшествие».

– Действительно, – прибавил Алексей Петрович, – армия была в совершенном расстройстве. Буксгевден привел ее в неудовлетворительное положение. На дивизию Палена, например, французы напали на походе к месту сбора. Каменский с утра расставил из своего конвоя пикеты, где предполагал нападение, если неприятель, сказал он, сумеет воспользоваться своим положением. Так и случилось. Беннигсен сразился, не зная, что Каменский уехал. Сражение под Пултуском было выиграно[192], но нельзя было воспользоваться обстоятельствами. Надо было соединиться. Мы бросили артиллерию, которую, впрочем, и французы не могли взять, и уже после вырубили ее из льду.

Молодой барон Розен спросил Алексея Петровича о Зубовых.

– Валериан, – отвечал Ермолов, – был гуляка, по тогдашнему обычаю, но молодец. Платон имел отличные способности, очень хорошо образован и до случая своего слыл нелюдимым, говорил прекрасно и знал Россию как нельзя лучше, знал, когда и чем можно действовать на русского человека. В заточении своем он беспрестанно занимался, и я, встретясь с ним в восемнадцатом году, любил пользоваться его беседою.

Приводим еще несколько отзывов и заметок Ермолова:

«Ферзен молодец.

Дерфельден был отличный и храбрый генерал.

Он любил Ермолова, который вступил в службу, кажется, под его начальством в Польскую кампанию. После, когда в 1810 году Ермолов стоял в Киеве, начальствуя четвертым отделением резервной артиллерии (?), Дерфельден, приезжая на киевские контракты, всегда на прощание крестил его по-русски. Он имел одну дочь, которая была выдана замуж за г. Юзефовича. Павел посылал его в Италию как дядьку при великом князе Константине Павловиче.

Беннигсен был очень стар, но бодр и свеж до последнего времени. Его вместе с князем Цициановым заметила еще Екатерина.