Генерал Ермолов

Беннигсен считал, что победу в сражении при Прёйсиш-Эйлау одержал он, главнокомандующий русской армией. И не без оснований: потери у него значительно меньше; противник, хотя и заставил его отступить на левом фланге, но ненадолго, всего на несколько часов, после чего ему удалось отвоевать оставленную позицию. Да и Наполеон поначалу не готов был отстаивать свой приоритет.

Вестником победы помчался в Петербург князь Петр Иванович Багратион. Командование арьергардом принял на себя атаман Матвей Иванович Платов.

Казалось, военное счастье отвернулось от Наполеона. Впервые за многие годы он не сумел одержать безоговорочной победы над противником. В два часа ночи император французов готов был вступить в переговоры с Россией и Пруссией. И даже выбрал место встречи с императором Александром и королем Фридрихом Вильгельмом — город Мемель.

Беспокойство Наполеона за исход кампании достигло предела. Он уже думает об отступлении за Вислу. Правда, якобы для отдыха «на спокойных зимних квартирах… в безопасности от казаков и партизанских отрядов»^{114}.

Наполеон обдумывал этот план, пока не знал об отступлении союзников…

Русские войска двумя колоннами беспрепятственно отошли к Кенигсбергу. Их расположение перед городом прикрывали солдаты авангарда князя П.И. Багратиона и казаки атамана М.И. Платова.

Наполеон не перешел на правый берег Вислы, чтобы укрыться от назойливых казаков. Узнав об отступлении Беннигсена, он воспрял духом, остался на месте сражения, отказался от мысли о переговорах с Россией и Пруссией. Оценка итогов минувшего дня изменилась, о чем свидетельствуют строки из письма императора, отправленного в Париж вечером 28 января 1807 года:

«… Сражение при Эйлау будет, вероятно, иметь благоприятные результаты для решения здешних дел. Неприятель в течение ночи в полном бегстве отступил отсюда на целый переход…»^{115}

* * *

Только 6 февраля французская армия снялась с позиции при Прёйсиш-Эйлау и начала отступление на Ландсберг и далее за Пасаргу. Ее отход остался прикрывать сильный арьергард под командованием маршала Нея.

Отступление было трудным. Сильная оттепель сделала дороги почти непроходимыми, а в низинах на обширной равнине и вовсе непроходимыми, особенно для артиллерии. Уже в первый день пути от недостатка корма пало более пятидесяти лошадей. Многие повозки развалились или совершенно увязли в грязи, поэтому французы вынуждены были бросать ящики со снарядами и оставлять своих раненых на попечение неприятеля.

Артиллерия и обозы с провиантом и фуражом отстали. Армия не могла преследовать неприятеля: голодный солдат — плохой воин. Поэтому 10 февраля Беннигсен остановил свои дивизии на отдых. В то же время он приказал казакам продолжать тревожить французов, но соблюдать осторожность, ибо ни пехота, ни регулярная кавалерия не смогут поддержать их в случае необходимости.

Казаки тревожили неприятеля едва ли не каждый день. Бывало, и французы из арьергарда маршала Нея устраивали переполох в русском лагере.

Утром 15 февраля по армии разнесся слух: генерал-майор Федор Карлович Корф, стоявший с егерями в деревне Петерсвальд, несколько часов назад взят французами и увезен в неизвестном направлении. Из рапорта маршала Нея военному министру князю Невшательскому, перехваченного в тот же день, стало известно, что ответственность за свое пленение и потерю двухсот человек убитыми и ранеными барон возложил на Матвея Ивановича Платова, который якобы в ту ночь не выставил пикеты и не отправил в сторону противника казачьи разъезды. Главнокомандующий потребовал объяснений. Атаман ответил:

«…Пикеты и разъезды были впереди, и хорунжий Лютенсков двоекратно в ночь и третий раз на заре извещал его, генерал-майора Корфа, о приближении неприятеля, но, по-видимому, он не хотел принимать донесений, отчего и последовала такая опасность…»^{116}

Трудно представить, что Платов не знал истинной причины пленения Корфа. Конечно, знал, как и служивший под его началом артиллерийский полковник Ермолов и сам главнокомандующий Беннигсен. Оба оставили после себя «Записки», в которых есть строки, позволяющие восстановить общую картину того «весьма неприятного происшествия».

Вся команда Корфа расположилась на отдых на одном конце Петерсвальда, а сам он занял лучший дом священника на другом его конце и сразу же «принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение», не позаботившись о безопасности. Казаки один за другим приезжали к нему, чтобы предупредить о приближении неприятеля. Предупреждение не дошло до сознания пьяного генерала^{117}.

В этой части оба мемуариста расходятся лишь в деталях: Ермолов пишет, что казаки застали Корфа за употреблением пунша, а Беннигсен сообщает нам, что они нашли его уже в постели. Никакого противоречия в этом нет: сначала мог быть ужин с привычным напитком, а после него — здоровый солдатский сон на мягкой перине в доме сельского пастора.