Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи

Находясь в Париже, М.С. Воронцов, не отказываясь от светской жизни, брал уроки по стенографии у Бретона и занимался изучением ланкастерской системы взаимного обучения. После заключения 18 (30) мая 1814 г. союзными державами мирного договора с Францией М.С. Воронцов был назначен командующим 12-й дивизией и состоял в авангардном корпусе генерал-лейтенанта А.П. Ермолова. В своих «Записках» А.П. Ермолов, под началом которого оказался М.С. Воронцов, писал: «По окончании войны с французами 1814 г. Государь перед отъездом своим из Парижа в Англию приказал мне отправиться в Краков к назначенной мне новой команде»[223].

М.С. Воронцов не сразу отправился в Польшу, к месту своего назначения. Он совершает путешествие по Европе, по окончании которого сообщает 8 (20) декабря 1814 г. из Роттердама И.К. Орурку[224], что едет прямо в Варшаву. Кроме того, из этого письма мы узнаем, что М.С. Воронцов весьма обеспокоен тем, что все его представления к наградам отличившихся в деле при Краоне и Лане были безрезультатны, тогда как «все приятели Волконского и Чернышева, из коих некоторые и ядра там не слыхали, получили чины и награждение[225]. Далее М.С. Воронцов добавляет, что не ожидал ничего другого от Винценгероде и Волконского, но он скорее решит оставить службу, чем видеть перед собой офицеров, которые не получили заслуженных наград, тогда как он сам и другие обязаны им своим спасением в этих битвах.

М.С. Воронцов унаследовал от своего отца правила, что между начальником и подчиненными должны существовать отношения доверия и взаимного уважения. Поэтому уже в это время начинает складываться система отношений между М.С. Воронцовым и его подчиненными. Если по каким-либо причинам их взаимоотношения не налаживались, М.С. Воронцов старался удалить такого человека из-под своего начала. „Что может быть лучше и счастливее для армии, как избавиться от дряни в генеральских чинах“[226].

Военно-административной деятельностью М.С. Воронцову особенно серьезно придется заниматься в период командования им оккупационным корпусом во Франции, но пребывание в Польше станет хорошей подготовкой к этой службе, цель которой М.С. Воронцов видит в следующем: „Кому нужнее, чтобы 12-я дивизия была хорошая и поддержала славу оружия нашего? Ведь не мне столько, не графу Воронцову, который может быть переведен и в другую дивизию и куда угодно, и может дома жить спокойно и благополучно. Армии это нужно, Александру Павловичу и Отечеству нашему, России“[227].

М.С. Воронцов старается предпринять все возможные меры, чтобы полки его дивизии не отставали от гвардейских в военной подготовке, чтобы и одеты были не хуже, чем гвардейцы. Так, в одном из писем к Ермолову в начале марта 1815 г. он докладывает, что остался доволен Смоленским полком, но амуницию в полк прислали прескверную. М.С. Воронцов понимал, что никакие его распоряжения не приведут к желаемым результатам, если в самой дивизии не будет достойных, на его взгляд, отношений между нижними чинами и офицерами. С этой целью он составляет документ „Некоторые правила для обхождения с нижними чинами 12-й пехотной дивизии“, которые, по его мнению, должны улучшить исполнение воли Государя путем утверждения среди чинов дивизии благородного обхождения, необходимого для управления войсками. Вина не должна оставаться без наказания, однако незаслуженное наказание, унижающее дух солдата, обязано быть искоренено.

Было введено много ограничений на применение телесных наказаний: никто в роте, кроме ротного командира, не имел права наказывать нижних чинов ни одним ударом; солдату, который никогда палками не наказывался, приговор определялся в полку, а не в роте, „поелику наказание, унижающее такового солдата, в одну минуту истребляет все плоды, которые от хорошего поведения чрез долгое время он себе доставил“[228]; имеющие знаки отличия от телесных наказаний освобождаются навсегда; ротные командиры за небольшие проступки должны сажать под караул, лишать порций, при всей роте вывернуть наизнанку одежду и так носить; приклеивать бумагу с надписями: ленив, пьян, неряха — к головному убору или мундиру, но „иметь за правило, чтобы не слишком часто над одним человеком одно и то же делать, потому, что все наказания, действия которых основаны на стыде, теряют всю силу и пользу, когда от частого применения к ним привыкнут“[229].