Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи

Подозрение властей в том, что Русский корпус «офранцузился», то есть в нем сильны революционные настроения, было также одной из причин внимания Санкт-Петербурга к деятельности М.С. Воронцова на посту командующего корпусом во Франции. М.С. Воронцов был крайне уязвлен этими подозрениями в свой адрес, которые, с одной стороны, оскорбляли его нравственные принципы, а с другой — ставили под сомнение всю его последующую карьеру как военного и государственного деятеля. Свидетельством этому является информация, содержащаяся в личной переписке Воронцова, в частности в письмах А.А. Закревскому. Так, в письме Закревскому от 4 (16) мая 1818 г. из Мобежа он буквально выплескивает старому другу боль, вызванную несправедливым отношением властей к его деятельности, упрекая друга в нежелании признать, что он подвергается гонению. М.С. Воронцов пишет: «Я совсем не думаю, чтоб я нужен был по службе, напротив, она мне нужна, потому, что я к оной привык, что, проведши в оной лучшее время жизни моей, всякое другое состояние мне сперва покажется скучным, но нельзя с нею расстаться, когда она сопряжена с унижением, и мне лучше будет не только быть вне оной, но хоть в пустыне, нежели всякий день ждать неприятность и быть трактованным как последний человек»[339].

Это один из немногих документов, где Воронцов подробно рассказывает своему другу о служебных неприятностях, что в принципе не было свойственно Михаилу Семеновичу. О сложностях во взаимоотношениях с властями в этот период Воронцов не пишет никому, кроме Закревского, он старается не говорить на эту тему с родными и с окружающими, которые заметили его плохое настроение, но связали это с ухудшением здоровья.

Такое поведение М.С. Воронцова было вызвано не только опасениями, что его недовольство оценкой своих действий станет известно, главное, что в этой ситуации Воронцов исходил из своих принципов в отношении к службе, а именно: верховная власть — это прежде всего Император, который для русского человека того времени являлся первым защитником Отечества и Веры. Служить и одновременно подвергать критике высшую власть — значит прежде всего наносить оскорбление Государю, что, в свою очередь, равносильно нарушению присяги и измене Отечеству. Как уже отмечалось, М.С. Воронцов возлагал свои надежды на приезд Императора, который должен был справедливо оценить все сделанное им в корпусе.

Надо заметить, что М.С. Воронцов особенно щепетильно относился не только к оценке своей деятельности властями, особенно он дорожил мнением друзей и сослуживцев, что неоднократно подчеркивал в письмах на Родину. «…И ежели надо уже было бы выбирать из двух одно, т. е. чтобы наградили одного меня, а другим отказ, или чтобы меня забыть, а довольно число товарищей моих наградить, то я бы, конечно, выбрал последнее, ибо на что мне и чин, коли с оным мне было бы стыдно показаться сослуживцам моим? Вне службы все чины почти равны»[340].

Мы уже писали о том, что одной из причин назначения М.С. Воронцова на пост главнокомандующего Русским оккупационным корпусом было признание Императором особого уважения, которым пользовался Воронцов в офицерской среде. Дух корпоративности был силен в этот период в русской армии. С одной стороны, это укрепляло армию, а с другой — способствовало все большему развитию тайных обществ. Вероятно, можно полагать, что об отношении к последним лучше всего за себя и близких сказал А.П. Ермолов в письме к А.А. Закревскому: «Много раз старались меня вовлечь в общество масонов, я не опровергаю, чтобы не было оно весьма почтенно, но рассуждаю как простой человек, что общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным»[341].

В этом же письме, датированном февралем 1819 г., А.П. Ермолов высказывает А.А. Закревскому сожаление по поводу неприятностей М.С. Воронцова по службе: «Надобно беречь подобных ему людей: у вас нет таковых излишних! Не по дружбе к нему, но по самой справедливости оцените его, и, без сомнения, найдете, что люди с его достоинствами редки. Прибавьте и ту выгоду, что он молод и государство долго может пользоваться его услугами. Во всем свете люди на высокие ступени по большой части восходят поздно, тем лучше, что человек способный может достигнуть их в молодости»[342].

Надо заметить, что щепетильность Воронцова, его ранимость в отношении критики в свой адрес была известна его друзьям и вызывала у них неоднозначное отношение. В одном из своих писем к А.А. Закревскому П.Д. Киселев передает свою беседу с Понсетом о Воронцове: «Мы много говорили о делах их, и он согласился, что Воронцов не прав во многом, и особенно в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежение ко всему, что свыше происходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представлять не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить»[343].

Но именно к такому выводу пришел и сам М.С. Воронцов, так как еще в письме, датированном маем 1818 г., он сообщает А.П. Ермолову свое решение «просить Императора об отставке»[344].