Генерал и его армия

Случай розоволицего барина - или, как он говорил, "казус" - был совсем особый. Барин, в звании профессора, читал в университете лекции по уголовному праву и как-то не обратил должного внимания, когда один его студент избрал темой дипломной работы правовую деятельность Временного правительства в период между двумя революциями. Профессор вяло возражал, что это неинтересно, недиссертабельно, что там "темный лес" и "черт ногу сломит", но тем, кажется, еще сильнее распалил любопытство настырного студента; он засел в архивах и выудил нечто сверх-диссертабельное. Это был ордер на арест гражданина Ульянова ("он же Ленин"), подозреваемого в шпионаже в пользу Германии, подписанный в отсутствие прокурора Временного правительства одним из его заместителей - или, как тогда говорилось, товарищем прокурора. Имя этого "товарища" и его подпись удивительно совпадали с именем и подписью руководителя дипломной работы... И что особенно отяжеляло вину розоволицему соседу, так именно его бывшее звание. Прокурор бы этот ордер выписал по служебному долгу, товарищ - не иначе как по велению души.

Поначалу "казусы" его соседей казались генералу таким же бредом, как и его собственное дело, однако своих вин они не отрицали, даже охотно их разбирали вдвоем.

- Да не за это вы сюда попали, - досадливо отмахивался корниловец, - а за лень. За преступное, я бы сказал, бездействие. Ордер-то выписали, а за исполнением не проследили. Вот и выпустили подранка. А это, всякий охотник скажет нам, самый опасный зверь.

- А вам не следовало лезть под объектив, - огрызался товарищ прокурора, и склеротические жилки на его щеках проступали краснее. - Тщеславие вас обуяло, милостивый государь! Хотелось в истории след оставить, вот и дали след.

- Ну, это уж не от меня зависело. Это, если хотите, господин Неуправляемый Случай. А у вас - все вожжи были в руках. И подумать только скольких людей вы могли осчастливить!

От их бесед генерал поначалу старался быть подальше. Могло же быть, что Опрядкин его подселил нарочно к явным врагам, чтоб подследственный ужаснулся, до чего докатился он, в какой компании оказался. Или же это были "наседки", назначенные спровоцировать его, чтобы потом навесить ему "недонесение". Многое было тут подозрительно: в камеру приводили с допросов - а чаще приволакивали - избитых, окровавленных, языком не ворочавших от смертной усталости, эти же двое приходили целехонькие, их вроде бы пальцем не трогали. Но понемногу, к его удивлению, проходила изначальная неприязнь к явным врагам, а с нею вместе рассеивались и подозрения. Выпал случай заметить, что свои прения они вели и без него. А не трогали их потому, что они в своих винах не запирались, а бывший корниловец так даже своею гордился. И разве его, Кобрисова, если не считать линейки, так уж тронул Опрядкин?

И пора же было открыться им, никуда не денешься. Как-то они втянули и его в откровенность, он им поведал о танках и Мавзолее - с опережающей усмешкой, как о несусветной чуши. Оба выслушали внимательно и задумались.

- А боекомплект был? - первым спросил корниловец.

- Боекомплект? - это генералу как-то не приходило в голову.

- Ну да, снаряды, патронные ленты к пулеметам. Не собирались же вы, товарищ красный генерал, драгоценную усыпальницу гусеницами давить.

- Это же самое важное, - сказал товарищ прокурора. - Это меняет все дело.

- Мог и быть, - отвечал генерал. - В часть пригнали укомплектованными. А в парадах с танками никогда не участвовал.

- Говорите, что не было, - сказал корниловец. - Кто станет проверять? Они тоже лени подвержены, как и все мы.

- Ошибаетесь, дорогой, - возразил товарищ прокурора. - Им ничего не лень! Они и подложить могут задним числом.

- Вот так и говорите, если на то пойдет, - сказал корниловец. - "Вы же сами и подложили". Главное, чтобы вы первый заявили, что не было боекомплекта. И добейтесь, чтоб это в протокол вошло.

Получилось, однако, не так, как советовали генералу соседи. Опрядкин его возражение выслушал, наливаясь лицом, и при этом он медленно, один за другим вытягивал ящики письменного стола, а затем разом их задвинул дверцей - с грохотом, от которого генерал даже вздрогнул.

- Фотий Иванович, - заговорил Опрядкин, вышагивая по кабинету, животом вперед, разбрасывая ноги в стороны и рубя воздух ладонью, - да если б был он, боекомплект, если бы были снаряды, я бы с вами не разговаривал. Я бы вас вот этими руками растерзал, удушил бы. А вот потому, что не было, я и говорю: "покушение". Ну, черт с вами, оформлю через статью девятнадцатую как "намерение". От которого по какой-то причине отказались. Но не потому, что вдруг обнаружилось отсутствие боекомплекта. Придумайте что-нибудь убедительней. Я от вас высшую меру хочу отвести, а вы мне помочь не желаете. Я вам хочу десятку оформить, так давайте же вместе, вдвоем, поборемся за эту десятку!

Генерал уже и не знал, что отвечать на это.

- Но снарядов же не было! - твердил он упрямо. - Патронов к пулеметам не было!

Опять он вздыхал, Опрядкин, и брался за свою линейку.