Генерал и его армия

Огневая позиция батареи была расположена среди редколесья, орудийные дворики хоть и разбросаны друг от друга в отдалении, но все проглядываемы меж кустов и деревьев. В брезжившем свете луны, не видной за облаками, даже приземистая серая туша последнего, четвертого, орудия виднелась отчетливо. А от Днепра загораживала всю позицию плотная стена елей и берез, их вершинки сейчас чернели на темно-синем, как острия частокола. Батарейцы, повыполз-шие из своих землянок, хотя и в малом числе и довольно-таки замедленно, шевелились уже при орудиях. Станины они развели, теперь только сошники забивали в грунт, да из снарядных погребков подтаскивали ящики со снарядами и зарядными гильзами.

Наводчик первого орудия к этим делам не прикасался. Первое орудие было и основное, для него рассчитывались установки для стрельбы, по оси его ствола, при надобности, строился батарейный "веер", с результатами его пристрелочного огня согласовывали свою цифирь наводчики других орудий. И наводчик номер один сразу же прошел к своему особому, привилегированному месту - слева, перед самым щитом, - снял чехол с прицела, снял кожаную крышечку с окуляра панорамы и положил в карман шинели, затем маховиком подъемного механизма стал задирать уже перетянутый в боевое положение ствол. Как по сигналу, толстые стволы других трех гаубиц тоже поднимались в ночное небо, к плывущим лохмотьям облаков. Командир первого орудия отсутствовал, он ушел в село попрощаться со своей двухмесячной зазнобой, "закруглить роман", как он поведал всему огневому взводу, но он и не нужен был наводчику, поскольку сам командир батареи расположился невдалеке, у хода сообщения, накрытого плащ-палаткой. Там в нише сидел связист с телефонами дальней связи и внутренней батарейной. Комбат сел около него на землю, подоткнув под себя полы шинели и свесив ноги в окоп, и развернул на коленях свой координатный планшет.

Было холодно, промозгло, и наводчик, вздрагивая под своей шинелькой, согревался предвкушением, как они вернутся в теплую землянку. Наверное, и другим номерам поредевших расчетов хотелось поскорее в свои норы, однако стояли терпеливо и молча.

- Вас, товарищ капитан, - сказал связист и снизу, из-под плащ-палатки, протянул ему трубку.

Комбат, пошатнувшись, наклонился и поймал ее.

- Поработаем, Резеда? - сказала трубка. Голос был незнакомый, какой-то неуловимо наглый и заранее насмешливый, тотчас вызывающий раздражение. - Как слышишь?

- Слышу, - сказал комбат. - Ты кто?

- А чего ты хриплый такой? - вместо ответа спросила трубка. Простудился? Или же сильно перебрал?

- Слышу, - повторил комбат, давая понять, что в эти "разговорчики" он не вступает. - Спрашиваю, кто ты?

- Кто я? Тоже на "ры", только не Роза и не Ромашка, а - Ревень.

- Так это ж не цветок, - удивился комбат.

- Не пахнет, это верно, зато от запора помогает. Старички говорят. От ревматизма тоже полезно. Ладно, что там у тебя пристреляно на рокаде - между Озерками и Голубковым? Вот, около рощи... Как ты ее зовешь, роща Кудрявая?

- У меня много чего пристреляно, - сказал комбат обиженным тоном. - Так это ж когда было! Больше двух месяцев...

- Но ты же свои таблицы не скурил, я надеюсь? Или ты их в печке сжег?

- Чего это мне их сжигать? - возмутился комбат.

- Ну, напрягись там. Усилься. Должен наизусть помнить.

- Пожалста... Выезд из рощи Отдельная, где развилка. Дальше влево - дуб одиночный, от обочины метров сорок. Раскидистый такой... Не знаю, стоит он там или уже нет...

- Не такой раскидистый, но есть. Ты по нему шмоляешь, и чтоб он тебе все раскидистый был. Значит, репер номер один - развилка, репер номер два дуб одиночный, бывший раскидистый. Правильно я тебя понял?

В отуманенной голове комбата все происходило, как у сельского киномеханика в потрепанном фильме. Одни кадры застывали надолго, потому что лента рвалась и останавливалась, другие промелькивали стремительно, когда она с места пускалась вскачь. И все же, как ни был силен хмель, а комбат заподозрил, что с координатами цели что-то напутано. С какой такой стати обстреливать ему рокадную шоссейку? Она звалась рокадой уже не потому, что была параллельна фронту, который далеко от нее ушел, но параллельна Днепру. И проходила она совсем близко от переправы. Можно сказать, глубокий тыл. Неужели так много туда просочилось из Мырятинского то ли "мешка", то ли "котла"? Он знал, что и по берегу Днепра идет охота на беглецов из окружения, но действовали оперативные отряды, тяжелая артиллерия не задействовалась. И даже такая несусветная мысль посетила его голову: а не разыгрывает ли его этот Ревень?

Может быть, ни черта он там не корректирует, а сидит где-нибудь в теплом укрытии, смотрит в карту-двухверстку и тычет пальчиком - где, по его мнению, что-то должно быть. А хотя, черт его знает, ведь звонил же о нем шестой...

- Э! - сказал комбат. - Ты там не ошибся, Ревень? Похоже, я по своим ударю.

- Ты охренел там спьяну? - кричал ему в ухо наглый голос. - Какие они тебе свои? И с какого дня, интересно? Виселица по ним плачет, а ему - свои.