Генерал и его армия

- Вам спасибо, - ответил Нефедов не скоро, и было не понять, улыбается он или кривится от боли. - Но мне уже не нужно ничего... Видите, схлопотал очередь... Теперь мне бы только покоя...

- Кого б ты еще назвал, четверых? - спросил Донской, раскрывая планшетку. - Кто, по-твоему, особо отличился?

- Никто. Мы не отличались... Мы все старались... Как я могу кого-то обидеть?

- Всем ордена будут. Но кто-то же больше всех сделал, - говорил Донской ласково-терпеливо, но и настойчиво. - Князев, заместитель твой? Еще кто?

- Старший сержант Князев погиб самым первым. У него бутылка разбилась в руке. При замахе. Может, пуля попала... Не знаю, не видел. Видел, как он горит факелом. И нельзя было потушить никак... Там он лежит, узнать его можно. Вы только осторожно тут ходите, вдруг кто стрелять начнет... в полусознании.

- Князеву посмертно, - сказал Донской, взглянув вопросительно на генерала. - Кого еще назовешь?

- Никого. Никому ничего не нужно посмертно. Я это хорошо знаю. И мне тоже не нужно, когда умру. И если выживу - не нужно. Я слишком многое понял... Только говорить трудно... А помните, - он снова открыл глаза и тотчас закрыл, - вы написать обещали?..

- Что ты! - сказал генерал. - Жить будешь, Нефедов. Сейчас помогут тебе.

- Ох, ничем вы мне не поможете... Никто. И не спрашивайте меня... Можно, я просто так полежу?..

Все трое стоявших над ним распрямились. И генерал не знал, что еще сказать умирающему, чем ободрить. Вся его чудовищная власть - одного над сотнею тысяч - сейчас была бессильна не то что помочь этому парню выжить, но хоть уменьшить страдания. Даже такого простого он сейчас не мог - обратной переправой, этой наперекор, чтоб его доставили и сразу положили на стол и, может быть, что-то сделали.

- Шестериков, - сказал генерал, отведя его подальше. - Санитары должны бы прибыть, но что они знают? Сходи сестру разыщи, она с батальоном должна была переправиться. Его перевязать надо, бинты протекли, но мы же тут напортачим без нее. Может, его обмыть надо, а может, водой мочить - только загубим. Она - знает.

Шестериков молча кивнул и, закинув автомат за плечо, пошел к обрыву.

Генерал, расстегнув кожанку и сняв фуражку, медленно бродил по этому маленькому лагерю бессловесных. Никто уже не шевелился, и некого было спросить, как же здесь все происходило. Бой был коротким, скоротечным, и часа не прошло, как Нефедов сказал, что еще подумает, передоверить ли эту работу артиллеристам или же исполнить ее самим, обойдясь гранатами и бутылками. Как из восьми "Фердинандов" шесть были уничтожены, это на них читалось ясно, а двое ушли потому, наверное, что совсем лишились прикрытия пехоты. Вот все они лежат - семнадцать своих и, наверно, столько же немцев; судить по петличкам, это техническая обслуга была, механики, слесари-оружейники, они и не обязаны были идти в бой, у немцев это четко расписано, однако в тяжкую для их товарищей минуту похватали автоматы и попытались защитить свои "коробочки", свои "керосинки". Они тоже не отличались, они старались. Что ж, и они свой долг исполнили, ответили по-солдатски на вызов судьбы, но самим-то себе ответили они, зачем оказались здесь? Зачем пришли на чужую землю - и погибли, спасая железные коробки? Вот так, буквально, случилось казавшееся даже пошлым: "Люди гибнут за металл". Хватило ума хотя бы двоим экипажам уйти от безумия.

- Вернулся, - сказал Донской совсем рядом. Он, оказывается, все это время бродил следом, как тень. - За смертью тебя посылать, Шестериков!

Шестериков, взобравшись на кручу, шел и оглядывался куда-то назад, на Днепр. Он не спешил ни отозваться, ни подойти. И генерал никакие мог понять, почему так долго идет к нему Шестериков. Вдруг он сел на землю, стащил сапог, стал перематывать портянку. Наверное, что-то попало туда, камешек или песку насыпалось, но почему-то, покончив с одним сапогом, он принялся за другой. В оба сразу, что ли, попало ему по камешку? И еще долго, прыгая на одной ноге, он свой сапог натягивал. Сердце у генерала билось все тревожнее, а Шестериков все шел и шел к нему и никак не мог приблизиться.

Наконец он подошел и, не подняв глаза на генерала, сплюнул в сторону.

- Что скажешь? - спросил генерал. - Высаживается батальон?

Шестериков кивнул молча.

- Где ж сестра? Она с ними должна быть.

- Должна, да не обязана, - сказал Шестериков и опять сплюнул. Он еще никогда не позволял себе таких вольностей. Затем посмотрел наконец в глаза генералу. - Потонула сестричка, Фотий Иванович. И главное дело, никто не видал как. Смотрят, а уже и нету ее в лодке. Наверно, в голову попало. А то бы закричала.

- Как же это? - спросил генерал. - Как допустили?

- Переправа, - объяснил Шестериков.

Он сказал вещь бессмысленную, но все объясняющую. Генерал смотрел на него и ждал, что он еще что-нибудь скажет. Может быть, скажет, что это еще не достоверно, что вот сейчас все выяснят и доложат - и окажется, что ошиблись, она в другой лодке была...

- Все точно, - сказал Шестериков. - Ну, хотя бы не мучилась...

- Да откуда ты знаешь?

Шестериков лишь вздохнул покорно.