Генерал и его армия

- Генерала я не видел, но, в общем, тоже фриц какой-то. Один раз, когда уже мы на позициях были, оберcт приезжал инспектировать. По-нашему полковник. Чего-то гавкал, но непонятно было, ругался он или, наоборот, хвалил.

- Значит, воюют, говоришь, - сказал генерал. - А обстановку знают они? Что окружение им готовится?

- Знают. Говорят об этом.

- Почему ж не уходят?

Десантник снова пожал плечами. Они как бы вспрыгивали у него - должно быть, сильно гуляли нервы.

- Так приказа же не было... Как отходить? Обязались приказы исполнять, если форму надели, иначе - "эршиссен", расстрел. Как немцам. Назад - ни пяди!

Генерал хотел спросить про заградительные отряды, о которых говорилось на политбеседах, но спохватился, что такой вопрос опасен для десантника, точнее - ответ на него, если окажется отрицательным.

- Значит, ждут приказа, а его все нет?

- Когда я уходил, все ждали - вот-вот. Но, похоже, забыли про них где-то там, на самом верху...

Вот это и была - и как проста! - вся "ловушка", уготованная братцем Эрихом. И это в голову не могло прийти, хотя о скольких "забытых" приходилось слышать. Забывали роты и батальоны, забывали дивизии и корпуса, целую армию забыли в "мешке" у села Мясной бор близ реки Волхов - ту самую, 2-ю Ударную, которую досталось вытягивать Власову. В панике от грозящего окружения, улепетывая на штабных "виллисах", забывали приказать батальону прикрытия, чтобы и он отступил. Зато не забывали кинуть в бой хоть знаменную группу, где всего-то три человека - знаменосец и ассистенты. Не забыли в одной из его дивизий погнать в огонь ходячих раненых из медсанбата - в халатах и кальсонах, не позаботясь раздать хоть какое оружие, только б заткнули прорыв... И случилось чудо: эти безоружные остановили немцев. Настреляв с четверть сотни тел, немцы вдруг покинули захваченные высоты, а там подоспели конники и оттеснили их совсем. Взяли их командира, как раз тоже оберста, и генерал Кобрисов потребовал его к себе. "Почему вы отступили? - спросил он строго. - У вас такие были позиции, вы же с этих высот одними пулеметами тут дивизию могли разогнать к чертям собачьим!" Оберcт посмотрел на него печально и даже с какой-то жалостью и ответил кротко: "Господин генерал, мои пулеметчики - истинные солдаты, у меня к ним никаких претензий. Но расстреливать безоружную толпу в больничных халатах этому их не обучили. У них просто нервы не выдержали - может быть, впервые за эту войну". Много дней спустя генерал еще продолжал размышлять, как бы он поступил с теми, кто заслонился телами раненых. Прошло первое желание, от которого горела и сжималась ладонь: расстрелять своей рукой перед строем, и в конце концов он нашел возмездие другое: выстроить в две шеренги друг против друга, срывать награды с опозоренных кителей и тут же их прикалывать к госпитальным коричневым халатам. Он даже поделился этим желанием с начальником штаба - и был тотчас возвращен с небес на землю: да эти бесстыжие в Президиум Верховного совета пожалуются, который их награждал, и все им вернут, а ему, Кобрисову, укажут строжайше на самоуправство. Да уж, чего не случалось в эту войну, но чтоб забыли своих бережливые немцы, не бывало на его памяти. А вот забыли и они. Впрочем, не своих - русских. Точнее - "русских предателей".

- Могу, если надо, - сказал десантник, - насчет вооружения рассказать...

Генерал встал и заходил по комнате.

- Про это не надо мне. Ты лучше расскажи: как тебе удалось бежать?

Подспудная мысль была - дать парню шанс выставить и себя в хорошем свете. И смутно чувствовалось, что тем самым он участвует в игре, навязанной присутствием Светлоокова. А всякую игру они выигрывают заранее.

- Да ничего особенного, - сказал десантник, - не держали. Десять дней я у них пробыл, "карантин" прошел, как они говорят, ну, спросили: "Не надумал с нами остаться?" А когда сказал, что нет, братцы, не надумаю никогда, не спрашивали больше. Попросил автомат вернуть - вернули, только диск дали пустой: "Вдруг ты еще по нам пальнешь". И на прощанье сказали: "Встретимся в бою - не жалуйся". - Он помолчал, вспоминая что-то, и добавил: - У меня впечатление, товарищ командующий, что драться они будут как звери, а на свою судьбу - рукой махнули... Никакого просвета впереди, и ни к чему душа не лежит, кроме водки. И - крови. Песня у них есть боевая, вроде гимна: "За землю, за волю, за лучшую долю берет винтовку народ трудовой..." А поют печально, чуть не со слезами...

- За сердце берет, правда? - вставил Светлооков. - Я вижу, грустное было расставание.

Десантник посмотрел на него долгим взглядом и сказал, с горечью и обидой:

- Точно, товарищ майор, грустное. Потому что еще сказали они мне: "Зря возвращаешься, тебе дорога назад заказана. Раз ты с нами какое-то время побыл и вообще в плену, веры тебе не будет. И еще радуйся, если проверку пройдешь и дальше воевать пустят". Вот не знаю, правду сказали или нет...

- Я тоже не знаю, - сказал Светлооков. - Не бог я, не царь и не герой. Другие будут решать...