Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства

«В этом нет необходимости, — говорил Гитлер. — Главное, что мы знаем, чего хотим. Никто не должен распознать, что с этого начинается окончательное решение проблемы. В то же время это не должно помешать нам применять все необходимые меры — расстрел, перемещение лиц ит. п., и мы их применим. Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность, во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им и, в-третьих, эксплуатировать его».

Гитлер заявил, что для него несущественно, что русские отдали приказ о ведении партизанской войны в тылу немецких войск. Это, по его мнению, позволит ликвидировать любого, кто оказывает сопротивление.

Вообще, разъяснял Гитлер, Германия будет господствовать на русской территории вплоть до Урала.

И никому, кроме немцев, не будет позволено ходить на этих обширных пространствах с оружием.

Затем Гитлер изложил, что будет конкретно сделано с каждым куском „русского пирога“.

— Прибалтика должна быть включена в состав Германии. Крым будет полностью эвакуирован („никаких иностранцев “) и заселен только немцами, став территорией Рейха. Кольский полуостров, изобилующий залежами никеля, отойдет к Германии. Аннексия Финляндии, присоединяемой на основе федерации, должна быть подготовлена с осторожностью.

О характере последовавшей затем дискуссии дает представление выступление Геринга, заявившего, что гигантское пространство России должно быть умиротворено как можно скорее. Наилучший способ для этого — пристреливать всякого, кто отводит глаза.»

Надо сказать, что, несмотря ни на какие оппозиционные настроения, вожди Рейха не изменили своих взглядов до самого конца войны.

23 июля 1942 года секретарь партии Мартин Борман направил Розенбергу письмо, в котором были изложены взгляды Гитлера по «русскому вопросу».

«Славяне призваны работать на нас. Когда же мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать. Поэтому обязательные прививки и немецкая система здравоохранения для них излишни. Размножение славян нежелательно. Они могут пользоваться противозачаточными средствами или делать аборты. Чем больше, тем лучше [47]. Образование опасно.

Вполне достаточно, если они смогут считать до 100. Каждый образованный человек — это будущий враг. Мы можем оставить им религию, как средство отвлечения. Что касается пищи, то они не должны получать ничего сверх того, что абсолютно необходимо для поддержания жизни. Мы господа. Мы превыше всего».

Упорство нацистских вождей было столь непоколебимым, что они продолжали изрекать человеконенавистнические, русофобские тексты и тогда, когда стало ясно, что Германия в войне с Россией терпит сокрушительное поражение. И, конечно же, эту болезнь нацизма можно было вылечить, только прибегнув к более радикальным средствам, нежели призывы к разуму.

Любопытно, что в тот раз, когда растерянный Штрик-Штрикфельдт разглядывал землистое лицо фюрера, проплывающее мимо в машине, пытались пробиться к Гитлеру и другие офицеры.

И намерения у них тоже были другие.

«Центром заговора в армии в то лето была ставка фельдмаршала фон Бока, группа армий которого наступала на Москву, — пишет Уильям Ширер. — Генерал-майор фон Тресков из окружения фон Бока, первоначальный энтузиазм которого в поддержку национал-социализма настолько развеялся, что он примкнул к заговорщикам, даже стал одним из вожаков. Ему помогали Фабиан фон Шлабрендорф, его адъютант, и еще два заговорщика, которых они пристроили к фон Боку в качестве адъютантов: граф Ганс фон Харденберг и граф Генрих фон Леендорф, оба потомки старых немецких фамилий. Они поставили перед собой задачу убедить фельдмаршала согласиться на арест Гитлера во время одного из его визитов в Ставку группы армий. Однако убедить Бока было трудно. Хотя он и проповедовал отвращение к нацизму, но высоко поднялся именно при нацизме и был слишком тщеславен и честолюбив, чтобы рисковать на этой стадии игры. Однажды, когда фон Тресков попытался было указать ему, что фюрер ведет страну к катастрофе, Бок закричал: «Я не позволю нападать на фюрера!».