Генерал Карбышев

— Конечно, победит Советский Союз, должно быть, и вы в этом не сомневаетесь, — спокойно сказал Карбышев.

Комендант только досадливо плюнул на пол и, уходя, выругался:

— Швайнерай, свинство! Безумный фанатик, старый большевик!

После ухода коменданта в ревир заявился немецкий врач-эсэсовец. Он вызвал Карбышева в комнату блокового.

— Говорят, генерал, что вы считаете, будто Россия победит Германию?

— Да, я в этом убежден.

— Мне кажется, что генерал душевно болен и заблуждается, — возразил эсэсовец и неестественно захохотал.

Потом он предложил Карбышеву, а также блоковому, который стоял перед ним навытяжку, сесть. И спросил уже серьезно:

— Какие у вас основания утверждать, что Германия проиграет войну?

Карбышев долго молчал. Блоковой нарушил молчание и на ломаном русско-польском языке повторил вопрос эсэсовца.

— Ну, что ж! Скажу, если вам это доставляет удовольствие…

И Карбышев объяснил, что Красная Армия начала широко развертывать свои силы. Политический проигрыш Гитлера начался еще в 1941 году, с момента вторжения в Страну Советов — теперь это совершенно ясно!

— О, вы не знайт, ничего не знайт! — воскликнул врач, стараясь перейти на русский язык. Не подобрав подходящих слов, он опять перешел на немецкий. — Рейх еще себя покажет. Мы применим новое оружие…

— Я слышал об этом от ваших ученых еще в Берлине, куда меня возили до Флоссенбюрга.

— Ну и что? Не поверили?

— Сказал, что на свете нет таких чудес, которые могли бы вас спасти…

Врач был явно озадачен. Стремясь, по-видимому, с помощью Карбышева добраться до истины, он решил вести дальнейший разговор с ним наедине, с глазу на глаз.

— Читали ли вы что-нибудь из трудов нашего фюрера? Как полагаете, в России, если даже Германия не выиграет войну, останется большевистская диктатура? — спросил фашист, выпроводив блокового.

— Советская власть будет жить до той поры, — ответил Карбышев, — пока нужна будет какая-либо власть вообще, то есть до коммунизма.

Однажды комендант Штольпен заметил в бараке ревира Карбышева и тут же приказал послать генерала в каменоломню.

— Там добьют старика в два счета, пора, — на ходу произнес Штольпен.

Но подпольщики сумели уберечь Карбышева. С помощью врача ревира Дмитрия Михайловича выписали в блок № 22 для работы в «шуерайсерай» — цехе по разделке старой обуви.

В этом же цехе оказались генерал Зусманович и полковник Митрофанов. Впрочем, работа и здесь, в нетопленом, тесном помещении, где было душно от пыли и грязи, оказалась непосильной для Карбышева. Заданную норму он не выполнял, и за это капо из уголовников много раз избивал его до потери сознания. Только благодаря заступничеству немецких коммунистов Дмитрий Михайлович наперекор ужасам гитлеровского застенка оставался еще в живых.

Наступил январь 1944 года. В лагере пошли слухи об отправке нескольких сот ослабевших заключенных в другие лагеря. Отправка никогда не радовала. Узникам было понятно, что их увезут не для лечения.

В феврале начался отбор «переселенцев». На транспорт попали и Карбышев, Зусманович, Митрофанов. Их перевели в 23-й карантинный блок — это значило скорый отъезд.

В карантинном блоке Дмитрий Михайлович встретил офицера Давыдова, с которым в 1942 году был в Замостье.

Стоял теплый, солнечный, почти весенний день, когда всех заключенных из 23-го блока вывели во двор.

Эсэсовцы почему-то медлили. Давыдов воспользовался паузой и рассказал Карбышеву, что заключенные концлагеря толкуют о том, будто Гитлер может применить отравляющие вещества, если фашистам придется туго. Дмитрий Михайлович отрицательно покачал головой. Он считал, что и в среде фашистского командования имеются люди, которые, по-видимому, не лишены здравого смысла и понимают, что газ подобен бумерангу.

Карбышев оказался прав.

О затянувшемся открытии второго фронта Дмитрий Михайлович сказал:

— Мы продвигаемся на запад. Если наши союзники в ближайшие дни не откроют второго фронта, они могут опоздать. Наша страна обойдется и без них…

Майданек

Транспорт с узниками медленно двигался на восток. На станции Люблин стал известен конечный пункт «путешествия» — Майданек. Концлагерь смерти. Число уничтоженных в нем людей уже тогда перевалило за миллион.

Европа содрогалась при одном упоминании о Майданеке. А те, кому оставалось дойти до него всего каких-нибудь два километра, не испытывали никакого страха.

Утомительная поездка в холодных, неотапливаемых, переполненных до отказа вагонах, без пищи, без воды довела почти всех узников до полного изнурения. Те, кто не умер в дороге, настолько обессилели, что не в состоянии были сдвинуться с места.

Эсэсовцы открыли двери вагонов и, подталкивая узников палками, выгоняли их на платформу.

Построили колонну и отделили группу, которой приказали вынести из вагонов трупы и сложить их тут же на платформе.

Возле станции на шоссе Люблин — Хелм заключенных ожидала вереница грузовых автомашин и тракторов с прицепами. Под усиленным конвоем эсэсовцев автоколонна двинулась по шоссе Люблин — Хелм.

Лагерь показался издали: проволочные заграждения, сторожевые вышки, мрачные тесовые бараки — все такое знакомое…