Генерал Коммуны

Домбровский отвечал делом. Он привел на заседание ЦНК двадцать русских офицеров.

— Мы ручаемся за свои батальоны, — заявил Андрей Потебня.

— Поверьте, друзья, мы ненавидим самодержавие больше вашего, — сказал русский офицер Нарбут, старый товарищ Ярослава по Кавказу.

На заседании присутствовали участковые представители рабочих и ремесленников Варшавы. Они потребовали:

действовать в союзе с русскими;

ускорить срок восстания;

Домбровскому возглавить Центральный Национальный комитет.

Большинством голосов комитет отклонил их требования.

Граф Замойский торжествующе посмотрел на Домбровского.

— Ну-с, ваши господа русские офицеры свободны.

Русские встали, с ними поднялся Домбровский, за ним — его друзья, один за другим встали участковые представители.

Может быть, здесь Ярослав впервые понял: есть враги, которые говорят по-польски, фамилии польские, а они враги, такие же опасные, непримиримые, как русские жандармы.

Всю жизнь человек освобождается от иллюзий. Неправдой оказалась ненависть русского народа к полякам, неправда и разговоры о единстве всех поляков.

Ну что ж, мы уходим, — сказал Домбровский, — мы уходим вместе с русскими, мы сами поднимем восстание, но вас там уже не будет.

Он не подчинился решению комитета лжереволюционеров и националистов и продолжал готовить восстание.

Он был как дерево, которое тем быстрее растет, чем больше рубят у него ветвей.

Остановить Домбровского мог лишь арест. И его арестовали. Мысль о том, что его выдали „белые“, была слишком омерзительна, но ведь они ликуют: „красное чудовище“ лишилось головы!

На суде Домбровский искусно защищался, военный суд вынужден был его оправдать. Наместник царя в Польше граф Федор Федорович Берг, добродушно кивая седой головой, прочел приговор и не спеша начертал резолюцию, отнюдь не утверждающую.

— Торопитесь, все торопитесь, молодость безрассудная, — произнес он своим знаменитым шелковым голосом.

— Никак нет, ваше сиятельство, — попробовал оправдаться военный прокурор, — мы не располагаем достаточным материалом.

Берг славился своей сентиментальностью и тактичностью.

— Вижу, дорогой прокурор, вам милее роль адвоката, вздохнул он. — Поверьте моему опыту, Домбровского выпускать нельзя, молодому человеку будет куда полезнее пересидеть это смутное время в нашей тихой цитадели. А тем временем, может быть, кое-что и выяснится. Итак, дело Домбровского повелеваю приостановить.

Шли месяцы. Квадратик неба, переплетенный решеткой, потемнел, закрылся снеговыми тучами. К утру серые стены покрывались инеем. Домбровский часами, пока хватало сил, бегал по камере, чтобы согреться. Его лишили прогулки, не давали книг, не давали бумаги.

Однажды его вызвали на свидание с невестой. Он чуть было не выдал себя от удивления, никакой невесты у него не было.

В сборной, за двумя проволочными сетками, он увидел Пели Згличинскую. Она торопливо, беспокойно улыбалась ему. С этой девушкой он познакомился по приезде в Варшаву. Она работала в революционной организации. Когда произошел раскол в ЦНК, Пели стала на сторону Домбровского и его товарищей.

Ярослава задевало, что его личность не играла в ее решении никакой роли. Лично он ее не интересовал, он мог быть старым, уродливым, его вообще могло и не быть, и ничего, казалось ему, в поведении этой строгой красивой девушки не изменилось бы.

Однажды они задержались в комитете, и он проводил ее домой.

В тени бульвара он остановил ее.

— Пели, спорю, что вы не помните, какого цвета у меня глаза.

Она пренебрежительно рассмеялась:

— Никогда не интересовалась.

— Я так и думал, — спокойно согласился он и вдруг крепко взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. Пели топнула ногой. Самоуверенный наглец, она считала его революционером, а он вот какой… Ловелас. Гусарские замашки…

— Лучше, чтобы вы сердились на меня, чем вовсе бы не замечали, — сказал Ярослав.

А теперь этот фат, щеголь, гусар стоял перед ней в длинном грязном арестантском халате, распухшие пальцы вцепились в проволочную сетку. Глаза его сияли.

Пели направили сюда товарищи. Чтобы добиться свидания, она вынуждена была назвать себя невестой Домбровского. Одна матерь божья знала, сколько стыда пережила она, решившись на это. А сейчас, когда она увидела Домбровского, ей вдруг стало все равно — глубокая нежность заполнила ее сердце.

— У вас синие-пресиние глаза, — сказала она.

Смотритель встал между ними.

— Условный язык запрещается!

Вести с воли были неутешительны. Восстание откладывалось. Таяли силы русского офицерского союза. Не хватало военных руководителей. С помощью Пели Ярослав переправил в ЦНК новый план восстания.

В эти дни Домбровский получил записку от Андрея Потебни. Расправив свернутую трубочкой папиросную бумагу, он с трудом разбирал в полутьме камеры мелкие буквы.