Генерал Коммуны

В комнатах висел синий пороховой дым. Известка хрустела под ногами. У окон стояли коммунары. Они стреляли вниз. Отсюда открывался вид на ворота Сен-Дени и на пересекающую бульвар улицу Фобург. Дом превратился в крепость. В перегородках были пробиты дыры. Двигаясь от окна к окну, гвардейцы переходили из одной квартиры в другую и стреляли.

— Неплохо? Этому меня научил Домбровский.

О перемирии Варлен ничего не знал.

— Одно из двух: или все это ложь, или подлая провокация, — сказал он. Влажные глаза его сузились. — Я вчера видел Рида. Он встретил утром Уошберна со свитой. У них зашел разговор об «ужасах кровопролития», и знаешь, как выразился Уошберн? Он сказал: «Все, кто принадлежит к Коммуне, и те, кто сочувствует ей, будут расстреляны». Подожди, ты не горячись. Так вот. Перед Ридом ему стесняться нечего, и, выходит, если Уошберн приехал в Совет Коммуны, то с единственной целью заманить нас в ловушку. Ты отправляйся к Делеклюзу. Предупреди его. Я не могу сейчас отлучиться. Останови их любой ценой.

К Варлену подошел лейтенант.

— Версальцы обходят дом слева, — сказал он, козырнув черной рукой.

Артур сбежал вниз по лестнице. Он хорошо знал этот район. Не выходя на улицу, дворами, через сарайчики, заборы, помойные ямы, он перебрался к Старым докам и, миновав баррикады у казармы Дуан, направился к мэрии.

Молва о переговорах, о том, что пруссаки берут под свою защиту коммунаров, как круги на воде, расходилась во все стороны от мэрии XI округа. Эти слухи разъедали волю гвардейцев. Чем ближе Артур подходил к мэрии, тем печальней становилась картина. Группы раненых тянулись к восточным фортам, надеясь на нейтралитет пруссаков. Вместо того чтобы укреплять баррикады, командиры ждали приказа о перемирии.

А в это время Совет Коммуны заслушивал сообщение Арно о посредничестве Уошберна. Мнения разделились. Делеклюз и Верморель призывали к осторожности. Не имея доказательств, они руководствовались только чутьем революционеров. Тейс, Арно и еще несколько человек поддерживали их. Однако все остальные считали, что Коммуна ничем не рискует. Перед ними возникла надежда, и они тянулись к ней, думая не о себе, а только о защитниках Коммуны. Кто-то предложил допустить на заседание американца. Уошберн подтвердил вчерашнее предложение. По мере того как он говорил, лица людей прояснялись. Коммуну можно спасти! Коммуна будет жить!

Американец говорил с достоинством, чуть излишне размахивая сухими палками рук. Его глаза, тонкий длинный нос, извилистые губы все время вели между собою какую-то непонятную игру: когда глаза усмехались, крылья ноздрей вздрагивали, принюхиваясь, а губы обтягивали сильную челюсть. Он возбуждал у Делеклюза инстинктивное опасение.

— Откуда такая участливость к Коммуне, господин посланник? — вырвалось у Делеклюза.

— Моя страна всегда была человеколюбивой. Демократизм Штатов известен всему миру, — отвечал Уошберн. — Я понимаю ваши опасения, господин Делеклюз. Но ведь Домбровский, например, был тоже иностранец?

— Домбровский не был иностранцем, — строго сказал Делеклюз. — Домбровский был коммунаром.

Быстрая, как взмах ресниц, усмешка скользнула по лицу американца. Он обернулся к членам Коммуны, как бы говоря: «Стоит ли обижаться на этого вздорного старика? В конце концов все зависит от вас. Я, простой малый, пришел сам, без всяких хитростей, не считаясь ни с чем, потому что хочу вам помочь, неужели вы оттолкнете мою честную руку?»

— Коммуне стоит только послать своих комиссаров в Венсен, чтобы установить условия перемирия и убедиться в моей правоте, — сказал он. — Я сам пойду с ними.

«Вот видите, разве можно после этого сомневаться в моем благородстве?» — говорило его лицо.

Коммуна уполномочила вести переговоры Делеклюза, Вермореля и Вайляна. Они сами настояли на своих кандидатурах, исполненные смутной тревоги, пренебрегая опасностью западни.

Солнце сожгло все тени. Делеклюз задыхался. Верморель бережно поддерживал его под руку. На перекинутых через плечо алых шарфах членов Коммуны горели под солнцем золотые кисти. Встречные гвардейцы застывали в молчаливом приветствии, провожая суровую процессию взглядами, согретыми надеждой.

Ближе к Венсену воздух стал чище. Дым пожаров не доходил сюда. За городской стеной перед ними открылось небо, чистое и огромное, радостно голубое, какое бывает только ранним летом.

«Как может небо оставаться таким безмятежно голубым?» — думал Верморель. Он был полон скрытой раздражительности и ненавидел сейчас ленивое спокойствие природы.

— Эта красота подступает к сердцу как предательство, — сказал он Делеклюзу. Делеклюз закашлялся, вытер кровь на губах.

— А все же приятно защищать такую славную землю, — заметил он. — Нигде ты не увидишь таких дубов, как у нас, в Венсенском лесу.

Они глянули в сторону зеленого высокого леса, и Верморелю стало спокойно и грустно.

Уошберн, шедший впереди, обернулся.

— Вас ждут как раз в Венсенском лесу, господа, — сказал он, непонятно смеясь.