Генерал коммуны ; Садыя

— Нет, меня никто не снимал, никто не предлагал другой должности. Просто Русаков победил. Самое обидное, что меня не снимают. Курденко сказал, что будет драться до последнего, и я верю ему — мужик стойкий, но опять же, не в нем дело и не в его поддержке, и даже не в обкоме. Дело все в низах, и рядовом звене, в агрономах, которые мне подчинены. Еще недавно я был сила, власть, если хочешь. А сейчас превратился в регистратора событий, которые идут мимо меня. Этот процесс в сельском хозяйстве на нет стирает меня, мое руководство.

Волнов поежился:

— Я для них не авторитет: слишком много всякого было…

Он встал и нервно подошел к телефону; звонил куда-то, не отвечали.

Жена сидела за столом удрученная, опустив голову и положив на стол перед собою руки.

— Раньше меня критиковал один Русаков — теперь я неугоден самому последнему агроному.

— Куда же смотрит райком, обком? Неужто райком бессилен?

— А зачем им останавливать инициативу, если они сами развязали агрономам руки?..

Волнов подошел к жене, потрепал ее ласково по плечу. Ему было тяжело. Долго смотрел он в зеркало на свое посеревшее, покрытое кое-где оспинками лицо — оно теперь не казалось уж таким самодовольно-мужественным, каким было и какое он любил. Волнов испытывал страх перед неизвестностью, и это тоже отражалось на лице.

— Не волнуйся, мать. Что-нибудь придумаем. Друзья не бросят. Вот я всегда считал себя разбирающимся в людях. Сделал ставку на Остроухова — и погорел. Сегодня мне один инструктор в райкоме сказал: Остроухов предал на фронте своего друга. Предал… Подонок. Способный малый — но и на подлость способный. А я его метил на директора ПТС!

— А может быть, это наговор? — робко вставила жена.

— Какое мне до этого дело? Но ведь пятно и на меня ложится. Кто за уши тянул Остроухова? Волнов тянул. А он, между прочим, зерно разбазаривал, и Волнов, выходит, об этом знал…

Волнов сел возле телефона. Он соединялся то с областью, то с другими районами — просил, оспаривал, доказывал, — и что удивительно, разговаривал весело, подначивая собеседника, отпуская каламбуры.

— Понимаешь, мать, — Волнов прошел к жене в спальню, — я, кажется, преждевременно бью тревогу. Мне такое сказал сейчас Курденко, такое сказал…

Волнов сменил костюм на цветной халат, весело прошелся по ковру.

— Покажу, я еще покажу по-настоящему, на что способен Волнов, — с улыбкой ожесточенно говорил он. — Нет! Тогда — научно-исследовательский. Безотвальная вспашка. Хороший конек. Кандидатская. И пошли они все к черту. Три сотни рублей. Квартира. Машину куплю. Поедем семьей на Кавказ, на природу. Чем я не генерал? Похлеще Русакова, а?

— Успокойся, Петя, — сказала жена тревожно, — ты очень возбужден…

— Возбужден? — уже без смеха сказал Волнов; он подошел к трюмо, покапал духи в ладонь и надушил ими волосы. — Я возбужден? — переспросил Волнов. — Мне просто хорошо, меня осенило — я теперь знаю, что мне надо.

74

Остроухов ночь ютился в поле, в заброшенной риге. В этой же риге, в дальнем углу, под старой веялкой, раскопал обмотанный тряпкой обрез. Тряпка уже стала гнить и преть. Размотал тряпку, под лунным светом блеснула вороненная сталь.

Остроухов мечтал отомстить своим обидчикам.

Остатки ночи провел в трухлявой соломе, положив под голову обрез. Не спалось. То мыши затеяли возню, то эти писклявые причитания старухи Мартьяновой слышатся. А глаза — хоть вообще не закрывай: закроет глаза Остроухов, и сразу перед ним всплывает Русаков Степан — небритое, скуластое лицо, чуб казачий. И дырочка эта, что возле самого глаза. На виске запеклась маленькая струйка липкой крови.

Нет, лучше не закрывай глаза, Остроухов!

Закроет глаза — опять Степан. Вот он лежит навзничь. Откинута рука. На руке часы, что подарил ему командующий… И вдруг губы Степана зашевелились: «Ты что?..»

Холод насквозь сковывал тело. Остроухов вскакивал и долго бегал по риге, стараясь согреться.

На рассвете Остроухов, забросив в вещевой мешок свои немудренные пожитки и обогнув ригу, пошел куда глаза глядят…

Липкий снежок постепенно заносил одинокие следы, что цепочкой вились от старой, заброшенной риги.

75

Александровка давно погрузилась во тьму, и только Сергей сидит за письменным столом.

— Ты как сыч, — беопокойно говорит Надя, — иди сосни, Ведь Ивана встречать поедешь…

— Не забыл, поеду, — отозвался Сергей. — Ты сама спи.

…Вот они, думы. С тобою. Рядом. И от них никуда не уйти!

Колхоз в среднем получил неплохой урожай, Красное знамя завоевано, а дальше?

Вот это «дальше» больше всего и тревожило Русакова. Теперь было важно, какой получен урожай на каждом поле. Если хороший — то почему хороший? А если плохой, то тоже — почему? Чтобы получить надежно с каждого гектара, надо знать его, этот гектар!

Вот они, думы… Все это необходимо взвесить, подсчитать, и еще, еще раз подумать о предшественниках, севооборотах…

Даже Чернышев сегодня опешил, когда Русаков предложил взять на себя руководство тракторной бригадой.

— Эко хватил, парень! У тебя же только две ноги и два глаза — как же везде успеть и все увидеть?