Генерал Кононов. Том I

«Как собаки живем, да где там — хуже того, — говорила одна с искаженным от обиды и злости лицом, — Как заключенные какие-то! Смотрите, вот «Ост» на грудь нам нацепили, с этим «орденом» ни на поезд, ни в трамвай не сядешь, гонят нас всюду немцы, как собак бешеных».

«Проклятущие немцы нас за людей не считают» — вторили ей на перебой другие девушки.

«А где же вы живете?» — спросил я их.

«Да вот тут-же, в этой тюрьме», — отвечала одна из девушек, указывая глазами на второй этаж бисквитной фабрики.

«А, ну-ка, пойдемте посмотрим в каких «хоромах» вы тут живете» — неожиданно предложил урядник Сокол (Сокол — лейтенант артиллерист Красной армии).

«Что вы!.. Что вы!.. — запротестовали девушки в один голос. — Туда и близко не разрешается подходить посторонним, да нас потом живыми съедят, за то, что мы вас приведем».

«Не бойтесь, девчата. Мы пойдем первые, а вы потом подойдете, вроде как невзначай», — предложил урядник Бурьян. (Бурьян — лейтенант казачьей дивизии Красной армии).

Сговорившись с девушками мы смело двинулись к их «хоромам». Войдя в помещение, мы увидели других девушек. Они, увидев нас, застыли в недоумении от такого нежданного и негаданного явления, молчали и таращили на нас глаза.

«Здравствуйте, девчата!» — громко и дружно поздоровались мы.

«Здравствуйте». — тихо и нерешительно, озираясь по сторонам, ответили девушки.

В это время в комнату гурьбой ввалились девушки, с которыми мы познакомились на улице и принялись весело и шумно объяснять наше неожиданное появление.

В это время, откуда ни возмись, явилась начальница общежития — немка. Крайне удивленная, с недоумением и испугом она смотрела на нас, не зная за кого нас принимать — то ли за людей, которых немедленно нужно выгнать, то ли за начальство, которое нужно бояться.

Сбитая с толку нашей необыкновенной формой (которую ей, наверняка, никогда в жизни не приходилось видеть), видя, как уверенно и непринужденно мы себя держим, она все-таки приняла нас за какое-то неведомое ей начальство и любезно улыбаясь, сама принялась показывать нам все достопримечательности помещения — «тюрьмы», как назвали его девушки.

«Вот тут мастерская для девушек, есть швейные машины, они могут, при желании, сами себе шить», — открывая дверь в соседнюю комнату скороговоркой и с легким испугом и волнением, говорила она. (Надо сказать, что все комнаты были чисто к опрятно убраны).

Смекнув, что немка принимает нас за начальство, вроде за какую-то инспекцию, мы умышленно принялись разыгрывать роль таковой.

Урядник Сокол, напыжившись, изображая из себя старшего начальника, демонстративно покручивая усы, начальствующим тоном говорит мне:

«А ну-ка, спроси ее чем рабочих тут кормят, сколько граммов мяса получают они на день?»

Я, разыгрывая роль переводчика, спрашиваю немку, говорю, дескать, наш начальник хочет знать то-то и то-то.

Испуганная немка спешит сказать, что всего получают в достатке и рабочие сыты и довольны.

«Брешет она, за-ра-за, немкиня проклятая!» — боязливо, в пол-голоса, с ненавистью, украдкой бросая взоры на свою начальницу, восклицали девушки. «Живем впроголодь, работаем, как проклятые, а обращаются с нами, как с тварями — вот она— наша жизнь!»

Немка, конечно, не понимала, что говорили нам по-русски девушки и продолжала расхваливать жизнь остовок.

Наконец нам надоело разыгрывать комедию и мы поблагодарили немку-начальницу и вышли из помещения. Девушки гурьбой хлынули нас провожать.

«Вот холоду-то вы нагнали нашей немкине, она ведь здорово передрейфила, приняла вас не иначе, как за ревизию. Они, немцы, страсть как боятся всякого начальства», — провожая нас говорили, давясь от смеха, наши новые знаковые. Отойдя немного от фабрики они остановились сказав, что дальше им идти не разрешается и просили нас приходить к ним повидаться хотя-бы раз в неделю. Тронутые доверчивостью и ласковым приемом, мы сердечно благодарим их, пожимая им руки и обещали во что-бы то ни стало в следующее же воскресенье снова с ними встретиться. Одна девушка, очень хорошенькая и кокетливая, черноглазая смуглянка, лет семнадцати, с симпатичными ямочками на щечках, задорно подойдя ко мне, сняла с меня папаху и нежно прижав ее к своей щеке, прищурив глаза и дрожа пушистыми длинными ресницами, с любовью сказала: «Наша, — русская шапка» — и поцеловала казачий серебряный галун. Вахмистр Давыдов, подойдя к девушке, наклонясь поцеловал ее шелковистые локоны.

«Как зовут тебя, красавица» — спросил он.

«Шура Можарова», — блестя глазами, очаровательно улыбаясь, ответила девушка.

Распрощавшись с девушками мы долго еще оглядывались на них, на наших русских девушек, махавших нам платочками.

Позванивая шпорами, солдатским ровным шагом долго молча шагали мы по чистому и красивому, но чужому городу. Души наши наполнились неописуемый чувством. Проносились, наталкиваясь одна на другую, печальные мысли.