Генерал Корнилов

Что, мы с вами не найдем, что сунуть им в живот? Я вас умоляю! Кстати, вы никогда не видели, как жрет русский мужик? Фэ, зрелище довольно гнусное. Чего он только не пихает в свою утробу! Все, что попадет под руку… как свинья. Так вот пускай пихает, пускай жрет. Ему же надо жить. А уж работой мы его обеспечим. Пожевал – поработал. Поработал – снова пожевал. А что ему еще делать, чем заниматься? В церковь? Это пожалуйста, это даже хорошо. Церковь – это гениально. Не будь у них этой самой церкви, нам следовало бы ее придумать. Для них! Пусть собираются, махают перед мордой, гудят свои молитвы.

А еще лучше – пусть покаются, мерзавцы. Как это – в чем? Да мало ли… Один только Кишинев что стоит! Или вы уже забыли? Но я-то не забыл. О нет, такое не забывается вовеки! Кровь Кишинева на них и на их детях. Запомните это, Арон. И никогда не забывайте… Что? Вы снова с чем-то не согласны?

– Нет-нет… помилуйте. Я слушаю вас внимательно. Брезгливо глянув на бокал в своей руке, хозяин поставил его с недовольным видом. Настроение его сломалось. Раскинув ноги по ковру, он запрокинул голову, закрыл глаза.

В обоюдном молчании пролетела долгая минута. – Арон, я знаю, вы устали. Знаю-знаю, мой драгоценный. Но разве не устал и я? Мы все устали, все: и вы, и я… все, все! Но мы не можем, мы не имеем права отдыхать. Вы понимаете меня? Ну вот и умница. Мы еще отдохнем, мой драгоценный. Потом… когда-нибудь. Но думаю, скоро. Напомните – вы не с Волыни? Ах, Вильно! Святой город… А меня, вы знаете, манит Испания. Мне почему-то постоянно кажется, что я уже там жил, существо вал. Иногда я даже вижу, как тащится на своей кляче Дон Кихот и этот его… толстый… на осле… О, я был тогда сильный, моло дой, красивый! Совсем не то что нынче. Мне кажется, что нынеш нее тело досталось мне по недоразумению, по ошибке. Зачем оно такое мне? Я его ненавижу… – Внезапно он раскрыл глаза и глянул твердо, ясно: – А где сейчас находится царь?

Симанович даже вздрогнул.

– В поезде. Едет в Ставку, в Могилев.

– А наследник? А царица? Вообще – семья?

– Здесь. В Царском Селе. Там все больны.

– Да? Гм… Интересно – чем?

– Корь. Детская корь.

– Ага… Но что делать этому царю в Ставке? Ему там совсем не место. Дети больны, а он… Хватит ему кататься, хватит. Накатался!

– Будет сделано.

Хозяин вдруг остро, проницательно ткнул взглядом в напряженное лицо сидевшего напротив.

– Арон, вы не обидитесь, если я скажу, что вы слюнтяй? Да-да, слюнтяй. Я даже больше скажу: вы плохой еврей, очень плохой! И не поджимайте свои губки… Слышите? Вот вы сейчас заявитесь домой и сразу же – слышите, сразу же! – возьмете в руки Тору. Помните историю с мадианетянами? Ах, помните. А я вам говорю: не помните. Иначе бы… Скажите, что сделал Мои сей, когда увидел обоз с добычей и громадную колонну пленных? Он пришел в ярость – вот что он сделал. И он приказал перебить всех пленных. Всех! В живых он приказал оставить только деву шек, еще не побывавших у мужчин на ложе. Ну? Это вам о чем-то говорит? Это вас чему-то учит?.. Эх вы, слюнтяй. Я ж вижу, не слепой. Сознайтесь, мой дорогой, вы пожалели всех этих царских ребятишек? Корь, температура, бегают врачи… Ну и все такое. Вот потому-то я и сказал, что вы плохой еврей. Вы же совсем забыли, как приходили к этому царю. Это же вы пробились к нему на прием! И разве не вы его просили, умоляли? И что он вам ответил? Он вам ответил: нет! И он прогнал вас, он вас оскорбил… хотя вы заявились вовсе не с пустыми руками. Я ж помню, сколько это все нам стоило! Так почему же вы такой забывчивый? Так не положено. И так не будет. И пусть он не надеется, что у нас у всех отшибло память. О нет! Такое грешнозабывать. Мы его просили – он не захотел. Мы его предупреждали – не послушал. Что ж, пускай теперь не жалуется. Слез ему никто не станет утирать. Что заслужил, то и получит! Он снова царапнул по лицу гостя острым взглядом:

– Что вы все вертитесь, Арон? Вы что-то принесли и не хотите говорить? Что у вас такое? Давайте-давайте… не молчите!

Вчерашним вечером царский поезд, спешивший из Ставки в Петроград, был задержан и направлен в Псков, в штаб Северного фронта. Там генерал Рузский объявил царю, что все командующие фронтами (даже великий князь Николай Николаевич, царский дядя) высказались за немедленное отречение Николая II в пользу наследника Алексея. По сути дела, генерал Рузский взял царя под стражу и предъявил ему ультиматум. Он даже прогнал от поезда великую княгиню Марию Павловну, стремившуюся увидеться с государем. Тем временем из Петрограда в Псков спешили два посланца Государственной думы – Гучков и Шульгин. Они примчались поздней ночью и немедленно увиделись с царем. Последовал тяжелый разговор. Скрепя сердце царь все же поставил свою подпись под манифестом об отречении. Схватив документ, посланцы Думы тут же помчались обратно в Петроград…

– Вернулись? – спросил скрипач.

– Еще нет. Мы ждем.

– Так, так… – Хозяин не спускал с гостя настороженного взгляда. – И что же дальше? Что вы принесли?

Собираясь с духом, Симанович сделал паузу.