Генерал Кутепов

Может быть, стоило отвечать, глядя на себя со стороны. Один из исследователей русского национального характера Вальтер Шубарт, прибалтийский немец, понимавший русскую натуру очень глубоко, в своей книге "Европа и душа Востока" сравнивал европейцев с русскими и делал вывод, что русский человек "чувствует себя призванным создать на земле высший божественный порядок, чей образ он в себе роковым образом носит. Он хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую он чувствует в себе... Он не разделяет, чтобы властвовать, но ищет разобщенное, чтобы его воссоединить. Им не движет чувство подозрения и ненависти, он полон глубокого доверия к сущности вещей. Он видит в людях не врагов, а братьев; в мире же не добычу, на которую нужно бросаться, а грубую материю, которую нужно осветить и освятить. Им движет чувство некоей космической одержимости, он исходит из понятия целого, которое ощущает в себе и которое хочет восстановить в раздробленном окружающем".

Оглянемся на галлиполийский опыт, на стремления Кутепова сохранить целое в противовес желанию французов распылить белую армию. Вспомним этот чудом выросший российский мир на берегу Дарданелл. Откуда он вырос? Разве не верна мысль Льва Карсавина, что русский идеал есть взаимопроникновение Церкви и государства?

Да, Галлиполи стал для многих русских эмигрантов символом великого духовного подъема, действительно граничащего с чудом. Они сохранили себя. Они выстояли перед лицом угроз и голода. Они не опустили своих знамен.

А дальше?

Для русских достижение идеала не может быть связано с частичными реформами, они стремятся действовать всегда во имя чего-то абсолютного.

Но, предупреждает Карсавин, если русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему, способен перемениться от невероятной законопослушности до самого необузданного безграничного бунта.

Разве это не так?

Но здесь же таился разрыв, трагический разрыв между идеалом и будничной жизнью, который привел к "самоубийству великого народа".

Народ, который никого на свете не боялся, который создал могучую империю с православным царем во главе, оказался настолько слаб внутренне, что обезумел и ослеп.

"Только смерть может избавить тебя от исполнения долга", - определяла абсолютную задачу армии надпись, выложенная из камней в галлиполийском лагере. Кутепов стал военным и идейным вождем. Именно идейным. В каждом полку, в каждой церкви, в каждом гимназическом классе знали: в его руках знамя национальной идеи.

А в Болгарии еще продолжалась инерция галлиполийства. Здесь еще была жива память об освободительной войне России за своих славянских единоверных братьев, еще были живы ветераны той войны, и тень Скобелева, Белого генерала, освещала и белогвардейского генерала Кутепова.

Болгария по Нейискому мирному договору была фактически без армии, не имела права на объявление всеобщей воинской повинности. Ее вооруженные силы, включая и полицию, не превышали 6,5 тысяч человек. У власти находилось правительство Александра Стамболийского, представлявшее Болгарский землевладельческий народный союз. В белогвардейской среде "земледельцев" называли "полукоммунистами" за их приверженность леволиберальному течению.

Впрочем, русских встретили гостеприимно. В Софии генералу Кутепову и генералу Абрамову, командиру Донского корпуса, был дан банкет.

Герои Плевны и Шипки, казалось, явились вместе с белогвардейцами в Софию.

Армии разрешалось ношение формы, она была размещена во многих городах, благо, казармы болгарской армии пустовали. Было провезено и оружие, болгары смотрели на это сквозь пальцы.

Штаб 1-го Армейского корпуса разместился в старой болгарской столице Велико Тырново, где тоже русским на каждом шагу многое напоминало победоносное шествие войск Александра II Освободителя, чей портрет украшал все присутственные места.

Разоренная поражением в войне, где она была союзницей Германии, и жестокими контрибуциями, Болгария смотрела на присутствие русских с наивным простодушием, словно надеялась на их помощь. В ресторанах Софии было установлено два постных дня, и часто за столиками высказывалось предположение: "Вот дед Иван сумел бы простить нас и защитить от контрибуции". А у кутеповских офицеров нередко с недоумением спрашивали: как могло случиться такое несчастье, что они покинули Россию? Нельзя ли вернуться ей служить?

Но они были вынуждены служить не ей, а работать на прокладке железных дорог и шоссе, добывать уголь, строить, пахать, рубить лес. Причем воспоминания об исторических явлениях не мешали болгарам платить русским поменьше, чем своим. Там, где болгарину платили семьдесят левов, русский братушка получал пятьдесят. Как только русский офицер, юнкер или солдат, занимающийся приработками, остановится перекурить, так сразу же раздается добродушное понукание хозяина: "Айда, руснак!", "Айда, братушка!". Это "айда" многим доставало до печенок, и при заключении договоров уславливались, чтобы это слово не употреблялось.