Генерал Маргелов

Один из первых десантников, генерал-лейтенант И. И. Лисов, об особенностях прыжков десантников тридцатых годов вспоминал: «Свой первый прыжок с парашютом я совершил летом 1934 года в Белорусском военном округе при подготовке к осенним учениям. В то время я командовал легкопулемётным парашютным отрядом. По сравнению с тогдашними пулемётами (ДП) современные значительно легче и короче. Судите сами: пулемётчик ростом в 160 — 180 см считался "мучеником" — у такого солдата, когда он надевал пулемёт на плечо и готовился к прыжку, дульная часть ствола упиралась в землю, и он вечно цеплялся им за различные выступы в самолёте. Но главное было не в этом. У винтовок и пулемётов выпуска 30-х годов дульная часть далеко отходила в воздухе от тела человека и всегда могла служить причиной зацепки строп или кромки купола при раскрытии парашюта. Отделяться от самолёта нужно было очень аккуратно.

Несмотря на то, что ростом меня "бог не обидел", и я "поймал" стволом пулемёта кромку парашюта и вот при каких обстоятельствах.

В тридцатых годах у нас ещё не было специального десантного снаряжения, винтовки и ручные пулемёты крепились на парашютисте обычными ружейными ремнями и парашютными стропами, но так, чтобы десантник перед приземлением мог перевести оружие в горизонтальное положение на запасной парашют. Если этот приём он не успевал сделать в воздухе, то рисковал при приземлении получить приличный удар прикладом по голове и "взбучку" от старшины за плохое отношение к оружию.

Я уже прыгал с оружием и без оружия почти со всех точек отделения знаменитого в то время тяжёлого бомбардировщика ТБ-3. В этот раз мне предстояло выполнить прыжок с ручным пулемётом с левого крыла самолета. Эта точка считалась самой тяжёлой для отделения, так как предстояло выйти из самолёта в дверь на правое крыло и, держась за наружные поручни, двигаться вдоль фюзеляжа к моторам, затем, держась за верёвку, взобраться на верхнюю часть фюзеляжа, потом осторожно опуститься на левое крыло и, держась за протянутую по крылу верёвку, проползти и лечь на своё место. И все эти поистине цирковые номера делались на большой высоте при встречном потоке воздуха, усиливаемом моторами. Малейшая неосторожность могла стоить жизни парашютисту.

...Сидят теперь десантники в свободных кабинах транспортных самолётов и каждый имеет своё персональное, можно сказать, плацкартное место и даже улыбается от удовольствия. Правда, не у всех бывает красивая улыбка. В такой кабине инструктору хорошо наблюдать за парашютистами, он может подойти к любому, кому-то что-топоправить, кого словом подбодрить. В кабине самолёта тепло, уютно... и не дует!

А нас располагали в ТБ-3 с большим трудом. Особенно тяжело было забраться в крылья самолёта за бензобаками. Попадали туда только по-пластунски и в темноте. Пока лежишь, чего только ни передумаешь, соседей своих почти не видишь, всё гремит, кругом сквозняк гуляет, а если полет длительный, то бензиновых паров так нахватаешься, что потом неделю чихаешься и боишься закурить. Каждый ждёт не дождётся, когда же прыгать будет.

Итак, я благополучно добрался до левого крыла. Улёгся набок, прижался в гофрированной поверхности и всё внимание сосредоточил на кабине штурмана. Сигнал "Пошёл" подавал красным флажком штурман из своей кабины, а так как она у него была, как у лётчиков, прикрыта только ветровым козырьком, то он становился спиной к ветру во весь рост и показывал нам одной рукой флажок, а второй, в зависимости от того, как мы прыгали, то кулак, то большой палец. Но нам уже после красного флажка было всё равно, какие он нам сигналы "выкладывал" — мы их не наблюдали.

Ещё на предпрыжковой подготовке наш инструктор Волков порекомендовал мне "пробежаться" по крылу до его конца, т. е. до консоли, а там прыгнуть, как с вышки в воду. Это лихо, красиво и на глазах у подчинённых! И вот, как только я заметил сигнал "Пошёл", быстро подтянулся и, подскочив, как пружина, побежал по крылу. Но почти в одном шаге от консоли крыла поскользнулся, упал, на какой-то миг зацепился стволом пулемёта за край крыла. Меня ударило, перевернуло, и я почувствовал, что падаю. Шелестел шёлк — меня всего спеленала "мануфактура". Левая рука оказалась закрученной куполом и вывернутой за спину.

В первые секунды положение показалось безнадажным. Ничего не вижу, но чувствую большую скорость падения. В голове почему-то начали мелькать воспоминания, которые к парашютному спорту имеют весьма далёкое отношение: мать ждёт на обед, как буду отдыхать в отпуске, школьный учитель и прочее. Но всё это мелькало значительно быстрее, чем читается.

Вся свободная часть парашюта, видимо, представляла сплошной шлейф, и по свисту в ушах и шелесту шёлка можно было бы определить, что падение идёт со скоростью 30 — 40 м в секунду. Воспоминаниями заниматься некогда.