Магору захотелось плакать. Нет. Не так – выть! Выть хотелось самому опытному и прославленному командиру Триеры! Дважды – два раза его подловил проклятый Тактик! Это ровно на два больше, чем можно было бы себе позволить! Ту атаку, когда Магор впервые умер от руки его инженеров, разведчик не считал, так как это являлось обычной платой за то, что отряду становилось известно о появлении Тактика в их районе. И это было справедливо как для Ядра, так и для Мантии – всегда кто-то умирал, впервые нарываясь на Тактика. Просто в тот раз эту цену выпало уплатить самому Магору. Но вот остальные разы…
Кто ж мог подумать, что тостер четвертого уровня догадается не отсиживаться на своей основной базе, наращивая мускулы и ожидая людей в глухой обороне, а рискнет выйти в поле? И не просто выйти, а построить там захудалый аванпост-ловушку, который будет изображать из себя могучую базу, где стоит искомый биосами репликатор?! И зная, что те биосы обязательно клюнут на эту приманку, смог подготовить убогую, но очень эффективную западню. Даже две! Ведь первый раз, когда их тела разлетались по тому притихшему лесу, они тоже угодили в ловушку. И та ловушка должна была заставить их вернуться туда ещё раз, так как чертов робот, как бы издеваясь, даже не потрудился толком замаскировать свое логово, чтобы у него, глупого и самонадеянного «Полковника двадцать какого-то уровня» выделилась слюна на это зрелище. И что было самым обидным для Магора, она у него-таки выделилась! И он, не видя ничего вокруг, как вепрь с красными глазами, попёр напролом. И повел за собой остальных…
Не, ну как же Тактик его так точно просчитал-то, а? Красиво, ничего не скажешь. Он даже потратил одну свою жизнь ради того, чтобы все выглядело натурально. Чтобы Магор, разведывая его базу перед боем, не сомневался, что она – настоящая, раз по ней ходит сам Тактик. А Магор даже разведки не выслал!!! «По всем правилам ведения боевых действий…», сказал он тогда группе перед самой атакой базы, при этом один из главных пунктов тех Правил и не выполнил. Получение разведданных – самая важная часть любой войсковой операции, а «настоящий Полковник» ею пренебрег, расслабившись на ранних киберах и считая, что те, кто носит шестерёнки в голове, не способен его перехитрить.
Самый страшный момент будет стоять перед глазами Михаила всю оставшуюся Жизнь. Не одной из жизней, а именно Жизнь. Ту, которая пишется с большой буквы, и которая наверняка тоже когда-нибудь закончится. Хоть через век, хоть через миллион лет, но этот момент обязательно настанет. И вот весь этот миллион лет Магор будет помнить ту несуразную металлическую сикараху, которая с противным цоканьем влетает в раскрытый Санисом люк и зарывается в огромной горе взрывоопасных элементов. И визжит…
Именно этот визг каждый из них слышал в том лесу, перед тем, как отправиться в колыбель в первый раз, когда их подорвали по отдельности. Теперь он понимал его природу: так звучит закоротивший источник питания, когда его «плюс» и «минус» замыкают напрямую. Ну, обычно короткое замыкание звучит как щелчок или даже небольшой взрыв, но очевидно, что тот четырехногий бот был оснащен специальным оборудованием для полного обесточивания своего энергоэлемента посредством «коротка»8, чтобы превратить его во взрывчатку. В результате, подрывник звучал, как кабан-визгун и добивался своей цели. Ну а потом уже можно было и взрываться.
Конечно, странно было то, что эта яма со взрывчаткой не была взорвана сразу же, когда все члены группы находились внутри базы либо недалеко от нее. Ведь та же Миала была относительно далеко от стены и в момент взрыва находилась в воздухе. Но, как она сама потом рассказала, этого было недостаточно: ее попросту сдуло с воздуха, и она со скоростью в тысячу километров в час, впечаталась в потолок «клетки». А ведь высота потолка составляла около пятисот метров в этой области – вот какой силы был взрыв.
Но самую жуткую смерть принял Вайд, который тоже находился за стеной, но стоял на земле: сперва его посекло остатками стены, а потом его же телом Триера пробила во всех встреченных лесах узкую просеку перед тем, как полностью положить сам лес. В каждом таком лесочке-перелесье бедный штурмовик оставлял то кисть, то ступню, то руку, то ногу. И отделение каждой из этих частей тела он остро чувствовал ошеломленным мозгом.
Страшное заключалось не в этом. Страшное заключалось в том, что, затормозившись таким кровавым образом, Вайд еще некоторое время жил после приземления. Жил, испытывая все степени боли, которую порванный в клочки армис уже не мог унять никакими средствами. Все, на что его хватало – это поддерживать жизнь в умирающем теле на как можно длительное время, рассчитывая на то, что помощь придет вовремя. Никто, понятно, не пришел… Вайд две долгих минуты бился в агонии, ни о чем не думая и желая только одного – умереть. Умереть навсегда.