Генерал Пядусов

Войска Северо-Западного фронта перешли в наступление с утра 11 февраля 1940 года после мощной артиллерийской подготовки атаки. Затем пехота и танки атаковали противника и под прикрытием огневого вала вклинились в его оборону. Всего же в первый день наступления артиллерия 7-й армии израсходовала 149985 снарядов всех калибров, а артиллерия 13-й армии—80000 снарядов*. По свидетельству финского подполковника И. О. Ханнулы, мощь артиллерийского огня была такова, что ее «можно сравнить только с наибольшими артиллерийскими сражениями мировой войны»**. Стрелковые окопы главной линии финской обороны были уничтожены во многих местах, пулеметные гнезда и блиндажи разрушены от точных попаданий, а живая сила противника на участке прорыва понесла очень большие потери.

28 февраля 1940 года началось новое, еще более мощное наступление. 3-й, 15-й и 23-й корпуса 13-й армии после артподготовки тоже перешли в наступление, овладев Муола-Ильвесским узлом сопротивления, и начали преследование противника в направлении станции Хейниоки (ст. Вещево). 311-й пушечный артиллерийский полк под командованием И. М. Пядусова по-прежнему вел боевые действия в составе 3-го стрелкового корпуса.

Противник, не выдержав удара, стал отходить по всему фронту. Вторая полоса укреплений была прорвана за два дня.

Военные историки по-разному оценивают состояние и возможности Красной Армии в Советско-финляндской войне.

«Финская война, – пишет военный историк А. В. Исаев, – это одно из тех событий, которые порождают прямо противоположные мнения о себе в рядах историков и публицистов. Это своего рода “линия фронта” между людьми с разными политическими взглядами. Позицию одного лагеря вполне прозрачно отражает, например, А. И. Солженицын: “И потом все видели эту бездарную, позорную финскую кампанию, когда наша огромная страна тыкалась, тыкалась около этой самой "линии Маннергейма". Всем показали, что мы воевать… и противники наши видели, что мы воевать не готовы”. Другая сторона опирается на высказывания, подобные: “Ни одна армия мира не прорывала еще такой, взятой в бетон и сталь, оснащенной по последнему слову военной техники линии обороны”. То есть, с одной стороны, огромная армия, остановленная маленькой Финляндией, с другой – беспрецедентное в мировой истории сокрушение сильных укреплений в жестокую стужу. Обе стороны снимали фильмы, писали книги. В одних с каким-то мазохистским упоением показывали засыпанные снегом танки “БТ” с распахнутыми люками и замерзшие трупы красноармейцев, в других с удивлением читаем рассказы про многоэтажные ДОТы с центральным отоплением и мощными орудиями.

…Никогда не нужно бросаться из крайности в крайность. Финская война выявила как недостатки в подготовке командного состава, так и возможности РККА в качестве достаточно современной для 1940 г. армии, оснащенной массой артиллерии, танков, авиации, способной преодолевать укрепленные полосы и развивать успех ударом танков и пехоты»[58].

Не менее важны и оценки противника. В начале Советско-финляндской войны, как уже отмечалось, практически отсутствовало тесное взаимодействие пехоты с артиллерией. Либо пехота не успевала использовать результаты артиллерийского огня, либо огонь артиллерии был неэффективным. По этому поводу К. Маннергейм в своих мемуарах дает следующую оценку действиям советских войск: «Атаки противника в декабре можно было сравнить с оркестром под управлением плохого дирижера, где инструменты играют не в такт. На наши позиции бросали дивизию за дивизией, но взаимодействие различных родов войск было недостаточным. Артиллерия расходовала снаряды, но ее огонь был плохо спланирован и не очень связан с деятельностью пехоты и танков»[59]. Советское командование серьезно работало над ошибками. И в дальнейшем разительные улучшения во взаимодействии пехоты и танков с артиллерией в полной мере ощутил на себе противник. «Русские теперь научились “оркестровке” взаимодействия между различными родами войск. Это проявлялось, с одной стороны, в гибком согласовании артиллерийского огня с маневром пехоты, с другой – в большой точности огня»[60].