Генерал Раевский

Ставраков не задержался, и Александр Васильевич стал ему рассказывать, как сегодня лазил на колокольню и помогал звонарю отбивать звоны.

— То-то я и подумал, что звонарь пьяный, — сказал невпопад Ставраков.

— Ох-хо-хо! — раскатисто рассмеялся отец Фёдор.

— Ты сам пьян, — обиделся Александр Васильевич. — Видишь, руки как натрудил.

Пока Катерина и Прошка накрывали на стол, Суворов, Ставраков и отец Фёдор успели обсудить сельские дела и осудить вольнодумца Наполеона, дела которого были им совсем не по душе.

— Ну-с, с чего начнём? — хитровато поглядел хозяин на гостя и потянулся к графинчику. — Надеюсь, батюшка, с мороза не откажетесь?

— Не откажусь, Александр Васильевич. С удовольствием.

— У нас и редька для вас приготовлена. Подвинь-ка, Семён Христофорович, батюшке угощение.

Они выпили по рюмке, закусили грибками да редькой и начали аппетитно есть дымящиеся щи. Снаружи послышался звон колокольцев.

— Никак к нам, — встревожился Ставраков.

— Поди-ка, Прошка, выглянь, — приказал Суворов. — Кого это там несёт?

Прошка выскочил и тут же возвратился, впуская в дверь запахнутого в шубу человека. Концы его башлыка были завязаны узлом.

— Вы кто? — спросил Суворов. — Что надобно в сей обители?

— Я флигель-адъютант нашего государя граф Толбухин.

— Ну-ну?

Прибывший достал из обшлага шинели конверт с российским гербом.

— От его императорского величества фельдмаршалу Суворову.

Александр Васильевич стал читать. В комнате воцарилась тишина. Все смотрели на его настороженное лицо, предполагая недобрую весть.

Признаться, Александр Васильевич, не получив от императора ответа на своё последнее письмо, которое послал в ноябре, считал, что службе уже конец, что здесь, в Кончанском, предстоит прожить последние дни. И вдруг предложение возглавить Итальянскую армию.

— Ура! Ставраков, живо бумагу и перо!

Суворов выскочил из-за стола, не объяснив, что произошло. Глаза его молодо блестели, на щеках вспыхнул румянец.

Потеснив батюшку, он вывел на чистом листе: «Тотчас упаду к стопам Вашего императорского величества» — и размашисто расписался.

— Возьмите и передайте императору, — протянул он бумагу Толбухину.

Сознание, что он, Суворов, нужен России, армии, оттеснило обиду, недавнее намерение уйти от мирской жизни в монастырь, посвятить оставшиеся дни служению Богу.

— Ваше сиятельство, письмо вы сами вручите императору, — ответил прибывший. — Вы должны ехать сейчас же. Мне приказано сопровождать вас.

— Тогда, граф, отдохните с дороги. На сборы не потребуется много времени.

Обращаясь к управляющему, Суворов скомандовал:

— Матушинскому приказ! Час — собраться, другой — отправляться. Поездка с четырьмя товарищами. Я — в повозке, а они — в санях. Лошадей надобно восемнадцать, а не двадцать четыре. Взять на дорогу двести пятьдесят рублей. Егорке бежать к старосте Фомке и сказать, чтобы такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку. Отец Фёдор, подтверди, что я тут служил за дьячка и пел басом, а теперь буду петь Марсом!

В тот же день Суворов и сопровождающие выехали из Кончанского. Вместе с Толбухиным они прибыли в столицу ночью, уставшие и замерзшие. Но Суворов не изменил своему правилу: на следующее утро он был уже на ногах.

— Прошка! — окликнул он денщика. — Готовь платье идти к императору.

Но тот не спешил. Явился нечёсаный, кое-как одетый и во хмелю.

— Когда же ты, чёртов сын, успел? Неужто забыл, какой сегодня день?

Тот виновато сопел и переминался с ноги на ногу:

— Дюже замёрз я давеча.

— Так то было давеча, а ты сегодня хлебнул!

— Сегодня тож отогревался.

Ожидали Толбухина, чтобы вместе с ним идти к императору, но явился Кутайсов, чернявый, с колючим взглядом.

Суворов его не любил, презирал за низменный характер.

— С чем пожаловали, сударь?

— По поручению его императорского величества предупредить о предстоящей аудиенции.

— Знаю, о том мне ведомо, — сказал Суворов. — Прошка! — позвал он денщика. — Погляди, дуралей, на этого господина. Это граф Кутайсов. Небось слышал о нём. Видишь, какая на нём шуба? Тыща рублей ей цена. А кафтан! У него и ордена есть! Никак тебе не чета. А ведь был таким же, как и ты, даже хуже! Ныне он первейший в государстве человек. Его монарх уважает. А почему? Да потому, что исправно несёт службу. Всегда послушен, умеет угодить. Учись!

Кутайсов стоял, не смея вымолвить ни слова, краска залила его лицо. Суворова он побаивался и, несмотря на близость к императору, не решался осложнять отношения с заслуженным и своенравным полководцем.

Суворов же, глядя на царедворца, не стал высказывать ту мысль, что не раз западала в сознание. Мысль крамольная и вместе с тем неотвязная: почему это никчёмные люди пользуются при дворе особым положением и бывают в почёте, тогда как умные и достойные прозябают в тени? Промолчал. Говорить о том было совсем ни к чему, да и опасно, не то опять угодишь в опалу.

— Иди! — отправил Суворов Прошку и обратился к Кутайсову: — Передайте, граф, императору, что в назначенный час непременно буду. Непременно-с…

Кутайсову оставалось только выйти.

Павел принял Суворова без задержки. Обнял, сделал вид, что прослезился.