Генерал Скобелев. Казак Бакланов

— Дукмасов! Ко мне! — позвал Скобелев ординарца, находившегося поодаль от него. — Берите десятка два казанцев, и ту дрянь, что засела в скалах, уничтожить!

Хорунжий не нуждался в разъяснении: сразу понял, что требовалось. Под стать ему были и охотники, вызвавшиеся идти с ним. Скрываясь в камнях и расщелинах, они незаметно подобрались к флангу неприятельской засады и с криком «ура» атаковали турок. Не ожидавшие нападения, те бросились бежать, сея панику и неразбериху.

— Стреляй чаще, братцы! Не давай уйти басурманам! — кричал хорунжий, подбадривая казанцев.

— Молодцы! Лихо! — не скрыл восторга генерал, наблюдая действия солдат.

Когда хорунжий возвратился и доложил, что приказ выполнен и турки бежали, Скобелев сказал:

— Спасибо, Дукмасов! Благодарю! Поздравляю вас с Георгиевским крестом.

— Рад стараться! — ответил донской казак, польщенный высокой наградой.

В это время выстрелы послышались и позади. Вначале редкие, они с каждой минутой учащались, а потом переросли в сплошную пальбу, заставившую Скобелева насторожиться. Приказав командиру Казанского полка продолжать движение, он поскакал на выстрелы. Оказалось, турки напали на колонну с противоположной стороны, и находившийся неподалеку от места боя Куропаткин принял командование над подразделениями пехоты. Пренебрегая опасностью, он с группой офицеров и казаков поднялся на высоту, чтобы разглядеть неприятельскую позицию.

Стреляли справа. Находясь в надежном укрытии, турки вели меткий огонь, стараясь прежде всего поразить командиров. И едва Куропаткин вышел из укрытия, как был ранен.

Генерала встретил несшийся во весь опор по глубокому снегу казак.

— Подполковника подстрелили! Навылет! — доложил он.

— Какого подполковника? Докладывайте толком!

— Его превосходительство Куропаткина! Сюда вот, в левое плечо. Кровищи…

Скобелев изменился в лице.

— Где он?

— А там, — махнул казак в сторону возвышенности.

Подполковник сидел за огромным камнем, привалясь к нему плечом. Лицо побледнело, губы совсем синие. Приговаривая что-то, фельдшер старательно и ловко бинтовал рану. На глазах на марле росло алое пятно.

Увидев генерала, Куропаткин хотел встать, но не смог.

— Ах, Алексей Николаевич! Как же вы так! Как же! Я же предупреждал…

Генерал не скрывал сострадания. Подполковник был для него не только первым помощником в делах, но и товарищем, испытанным другом с давней поры. Казалось, глядя на раненого, он забыл о том, что от него зависит судьба отряда, лежит ответственность за выполнение трудной задачи, после которой предстоит еще более тяжелое дело. В душе он осуждал подполковника за его опрометчивость, за то, что повел роты на неприятеля, когда с этим мог справиться батальонный командир. Будь он поблизости, ни за что не позволил бы начальнику штаба дивизии испытывать судьбу… Но на войне бывает не до соблюдения правил, и он, Скобелев, часто сам их нарушает.

— Ах, Алексей Николаевич!.. — Он подошел к раненому, осторожно обнял. Глаза его предательски заблестели. Потом с привычной в голосе твердостью приказал: — Раненого немедленно в лазарет, в Габрово!

Перевалом овладели с боя. Шедшие впереди солдаты Казанского полка вконец выбились из сил. Их заменили роты Углицкого полка. Командовал им полковник Панютин, человек энергичный, решительный.

— Уверен, Всеволод Васильевич, что сумеете за ночь вывести полк в долину.

— Будет исполнено, — отвечал тот.

Как ни сложен в горах подъем, еще труднее спуск, к тому же ночью, в постоянном ожидании нападения неприятеля. Местами покрытая льдом дорога так круто уходила вниз, к пропасти, что опасно было не только идти, но даже стоять. Ноги скользили, и приходилось ползти на четвереньках, обдирая руки в кровь. Одна из вьючных лошадей не удержалась, свалилась в пропасть, и казак, который вел ее, чудом удержался, бросив поводья и в последний миг ухватившись за торчащий изо льда камень.

А в это время Скобелев, объехав полки, отдал распоряжение остановиться на ночлег, чтобы с утра, передохнув, снова продолжить движение. У костра одной из рот Казанского полка сидел священник отец Андрей. Протянув к огню босые ноги, он потряхивал парившими портянками.

— Нам бы только спуститься в долину, — говорил усач-унтер, щурясь от огня. — Там, внизу, намного легче будет.

— Как бы не так, — возразил носатенький солдат. — Сколько толклись мы у Плевны? А тоже говорили: плевком мы одолеем эту Плевну.

— Так то ж город! Кому, глядя на зиму, охота уходить из теплых домов! Вот турок и сопротивлялся. Он до холода пужливый. Это мы к морозам привычные, да и то тянемся к огню.

— А мне та долина смертью грозится, — подал голос отец Андрей.

— Как смертью? — переспросил носатенький.

— А просто..

— Ну уж, батюшка, вы паникуете, — упрекнул унтер. — Косая смертушка не только вам заглядывает в глаза. Она над каждым кружится.

— Это, конечно, так. Только она меня наверняка заприметила. Фельдфебель Егоркин говорил, что внизу, под горами, мне придется идти с крестом впереди солдатского строя.

— Зачем? — спросил кто-то со стороны.

— А чтоб вселять в солдатскую душу дух бесстрашия.

— Так мы, батюшка, и без вас справимся.